— Посмотри, как сказочно хороши эти хрустальные деревья! — Она демонстрировала свои экспонаты: стеклянные деревья высотой до плеч и стеклянные кусты высотой до колен, увешанные стеклянными колокольчиками. На полках во всех вазах стояли стеклянные цветы. С потолка, вместо китайских фонариков, свешивались серебристые стеклянные шары. Один из них Нюгуру подарила мне и велела повесить у себя в комнате. Я понимала, что ни за что его не повешу, потому что гораздо больше меня привлекали живые рыбки и птицы. Мне так хотелось вернуть назад всех моих птиц! Чтобы по утрам меня приветствовали павлины, а в небе летали голуби со свистками и колокольчиками, привязанными к лапкам. Я уже начала восстанавливать свой сад, а Ань Дэхай начал обучать новых попугаев. Он назвал их теми же именами, что и предшественников: Наставник, Поэт, Жрец и Конфуций. Он нанял мастера, который сделал деревянную сову, тут же названную им Су Шунь.
После прогулки по снегу я вернулась во дворец с порозовевшими щеками. Никогда еще я не чувствовала себя такой беззащитной. Что-то должно было случиться, я это чувствовала! Я больше не могла подавлять свои чувства и в то же время боялась таких мыслей. Всю ночь я боролась с соблазнительными образами. Я понимала, что стою на краю обрыва: один шаг — и я упаду. И моему сыну придется даровать мне веревку. Пока сердце уносило меня вперед, к тому, что может случиться по дороге к гробнице, голова возвращала меня назад, к сыну.
Сердце и голова так и не смогли прийти к согласию. Меня одновременно мучили страсть и отчаяние. Жун Лу не показывался в поле зрения, даже когда мы остановились на ночлег в доме одного местного чиновника. Он прислал для моей охраны солдат, а когда я поинтересовалась, почему он сам отсутствует, он придумал какую-то отговорку и просил передать свои извинения.
Меня это задело. Если бы мы убедились, что нравимся друг другу, но всякое развитие отношений для нас невозможно, нам было бы уже легче от того, что мы открыли друг другу свои чувства. Мы вместе могли бы повернуть ситуацию в благоприятную для нас сторону или, по крайней мере, успокоить шпионов. Я понимала, что разговаривать о чувствах тяжело, но это единственное, что мы могли сделать, — разделить друг с другом свою боль.
Меня злило то, что он не дал мне возможности выразить ему свою благодарность и восхищение. В конце концов, это он спас мне жизнь. Странно только, как он сам понимает свою роль в этом инциденте: он дал мне понять, что будь на моем месте, в джутовом мешке, Нюгуру, он повел бы себя точно так же. После вступления на новую должность он вернул мне жуи, который я ему послала в знак благодарности. Он сказал, что не заслуживает такой чести, и от этого я себя почувствовала абсолютной дурой. Он намекнул, что, хотя между нами в какой-то момент и возникло нечто вроде влечения, но он постарался его в себе подавить.
Покачиваясь в паланкине, я старалась разобраться в своих мыслях. Мне казалось, что во мне живут две разные женщины. Одна была вполне разумной. Она нашептывала, что за тот статус, который я сейчас имею, нужно платить высокую цену, а значит, нужно тайно страдать и стойко выносить свое вдовство до самой смерти. Она убеждала меня, что наивысшее положение в китайской иерархии — уже само по себе для меня награда. Другая же просто с ума сходила. С первой она категорически не соглашалась и чувствовала себя пойманной в капкан и самой несчастной женщиной в Китае, несчастнее последней крестьянки.
Я никак не могла понять, с какой из них мне следует соглашаться или не соглашаться. Разумеется, я понимала, что не имею права порочить память императора Сянь Фэна, но в то же время считала, что проводить остаток своей жизни в одиночестве и тоске также несправедливо. Чтобы себя образумить, я снова и снова приводила себе примеры из истории о вдовствующих императорских наложницах, которые позволили себе адюльтер и кончили страшным наказанием. Их четвертованные тела мне снились каждую ночь. Но это мало помогало, и Жун Лу все равно не выходил из моей головы ни на минуту.
Я пыталась обуздывать свои чувства всеми известными мне методами. От Ань Дэхая и Ли Ляньина я узнала, что никаких романтических связей у Жун Лу не было, хотя свахи и сводники стучались в его дверь косяками. Я даже решила, что мне станет легче, если я сама возьму на себя роль свахи. Мне нужно научиться смотреть ему в лицо без внутреннего трепета, потому что будущее Тун Чжи зависит от безоблачности наших отношений.
Я вызвала в свою палатку принца Чуня и Жун Лу. Мой зять прибыл чуть раньше, и поэтому я спросила его о здоровье сестрицы Ронг и их сыночка. Он не мог удержаться от слез и сказал, что ребенок умер. При этом он во всем обвинял жену, считая, что все дело в неправильном кормлении. Сперва я просто не могла в это поверить, но потом согласилась, что, возможно, он и прав. У моей сестры были странные представления о питании. Она считала, что закармливать ребенка до состояния «толстопузого Будды» неправильно, и поэтому никогда не позволяла ему наедаться досыта. Никому и в голову не могло прийти, что все дело в психической болезни самой Ронг до тех пор, пока в будущем у нее один за другим не умерли еще два ребенка.
Принц Чунь умолял меня повлиять на сестру, потому что она снова беременна. Я обещала помочь и предложила ему рисового вина. Пока мы разговаривали, появился Жун Лу. Он был в военной форме и башмаках, покрытых грязью. Он присел за стол вместе с нами и пригубил вино. Я украдкой поглядывала на него, пока они беседовали с принцем Чуном.
Наш разговор с детей перескакивала на родителей, с императора Сянь Фэна на принца Гуна. Мы обсуждали, как счастливо повернулись наши дела после победы над Су Шунем. Мне хотелось обсудить дальнейшие наши шаги, ситуацию с восстаниями тайпинов, переговоры с иностранными державами, но принц Чунь чувствовал себя подавленным и постоянно зевал.
Жун Лу сидел напротив меня. Он выпил подряд пять чашек вина, и лицо его стало красным, как свекла. Но он все равно не пытался со мной заговорить.
— Жун Лу привлекателен даже в глазах мужчин, — сказал Ань Дэхай, осторожно заворачиваясь рядом со мной в одеяло. — Я восхищен вашей силой воли, моя госпожа, но ваши действия меня приводят в недоумение. Какая польза оттого, что вы себя ведете так, словно он вам безразличен?
— Мне нравится находиться в его обществе, и это все, что я могу себе позволить, — ответила я, глядя в потолок палатки и с тоской думая о том, какая ужасная ночь ждет меня.
— Не понимаю, — снова повторил евнух.
Я вздохнула:
— Скажи лучше, Ань Дэхай, правду ли говорят, что если долго точить кусок металла, то он может превратиться в иглу?
— Я не знаю, моя госпожа, из чего сделаны людские сердца, и поэтому на ваш вопрос отвечаю, что вряд ли.
— Я все время пытаюсь убедить себя в том, что в мире есть множество интересных вещей, ради которых стоит жить, кроме... стремления достичь невозможного.
— В результате все они сводятся к одному: к погоне за смертью.
— Да, как мотылек стремится к огню. Вопрос только в том, может ли он поступить по-другому?
— В этом смысле любовь пропитана ядом, но никто не может обойтись без любви. — Он говорил твердым и абсолютно убежденным тоном. — Это что-то вроде беззаветного служения.
— Боюсь, что я не первая, кто считает жизнь изменчивой, вечно петляющей рекой страданий.
— И при этом ваше сердце отказывается само себя защищать.
— Разве можно защититься от любви?
— Правда в том, что вы не можете прекратить думать о Жун Лу.
— Но ведь есть разные способы любить.
— И он тоже носит вас в своем сердце, моя госпожа.
— Тем хуже для него.
— Но вы хотя бы ищете способы, как себя успокоить?
— Я думаю о том, чтобы стать его свахой.
От удивления евнух едва не скатился с постели:
— Вы сошли с ума, моя госпожа!
— Но другого пути я не вижу.
— А как же ваше сердце, моя госпожа? Вы хотите, чтобы оно кровоточило до смерти? Если бы я смог продать все пролитые вами слезы, то стал бы богаче Цзэнь Гофаня.