Вечером накануне покушения Григорьев и Юрковская жгут документы и пишут в гостиничном номере свои краткие биографии и предсмертные письма — обращения к потомкам. Такое же письмо — тоже по просьбе Гершуни — перед убийством Сипягина писал и Балмашев.
Гершуни доводит обоих до кладбища и уходит. Но никаких новостей об убийстве Победоносцева нет — ни в этот день, ни в следующий. Гершуни идет к домой к Григорьеву и Юрковской, те оправдываются, что не увидели Победоносцева — или его не было, или не удалось пробраться к нему. Тогда Гершуни уезжает из Петербурга, надеясь никогда больше их не увидеть.
О готовившемся покушении Победоносцев узнает еще не скоро. Убийца Сипягина студент Балмашев приговаривается к повешению. Его мать обращается к императору с просьбой о помиловании, но Николай II решает, что отменит смертную казнь, только если с прошением обратится сам приговоренный. Балмашев отказывается.
Сестра императрицы Элла (теперь ее чаще называют великой княгиней Елизаветой Федоровной) внимательно следит за этим судебным процессом и возмущается. «Неужели нельзя судить этих животных полевым судом? — пишет она Николаю II. — Необходимо сделать все, чтобы не допустить превращения их в героев… чтобы убить в них желание рисковать своей жизнью (я считаю, что пусть бы он лучше заплатил своей жизнью и таким образом исчез!) Но кто он и что он, пусть никто не знает». Совсем скоро она изменит свои взгляды и даже будет просить о помиловании другого террориста.
Возвращение врага
Убийство Сипягина повергает российскую полицию в замешательство: они никогда не слышали про Боевую организацию, взявшую на себя ответственность за теракт. И предпочли бы считать это делом одиночки Балмашева.
«Все старания полиции были направлены на то, чтобы доказать, что террористические акты являются не результатом широко охватившего массы, вследствие правительственных зверств, боевого настроения… а результатом злой воли и озорства нескольких лиц и, само собой разумеется, евреев», — вспоминает Гершуни. Плеве «не понимал широкого общественного характера» революционных движений, соглашается его подчиненный, жандарм Александр Спиридович, новый министр видел в них, как некогда, в эпоху «Народной воли», «лишь проявление злой воли кучки энергичных революционеров. Он думал, что достаточно только изъять их из обращения — и революция будет побеждена».
«Народная воля», та самая группировка, которая подготовила убийство Александра II в 1881 году, действительно была ликвидирована Плеве еще в 1880-е. Народники были дезорганизованы, но никуда не делись.
В 1902 году старая грозная «Народная воля» возвращается. В январе российские власти узнают из выпуска «Революционной России», что народники объединились в партию социалистов-революционеров и что последствия не заставили себя ждать. Убийство министра внутренних дел Сипягина — это первая и крайне впечатляющая рекламная акция новой партии.
С этого момента слово «эсеры» становится символом борьбы с режимом. Власти понимают, что главная опасность — вовсе не БУНД, а реинкарнация «Народной воли», которая готова продолжать прежний метод борьбы — террор.
Во главе обновленных народников оказывается молодежь: Михаил Гоц, Григорий Гершуни, Виктор Чернов. Старшее поколение почти сошло со сцены, кроме знаменитой Бабушки Брешко-Брешковской.
«Черный передел» сегодня
Бабушка начиная с 1896 года постоянно переезжает с места на место, не задерживаясь ни в одной деревне больше месяца. Она знает, чего хотят крестьяне: они ждут, когда им отдадут землю, которая все еще принадлежит помещикам. Она вспоминает, что крестьяне часто говорили ей, что Александр II был хороший царь, он дал крестьянам волю; хотел дать и землю — за это его дворяне и убили. А еще они верят, что грядет «черный передел» — передача всех дворянских земель крестьянским общинам.
В 1902 году Бабушка, а также ее ученики, киевские студенты, достигают определенных успехов. Cреди крестьян Киевской, Полтавской и Харьковской губерний они распространяют листовки, в которых говорится о праве крестьян на землю. Те, судя по всему, понимают текст листовок слишком буквально и начинают прогонять помещиков. Брешко-Брешковская описывает это так. Жители деревни идут к помещику и говорят ему: издан приказ, чтобы он отдал свою землю крестьянам, а сам уезжал в город и поступил на государственную службу; его дом следует превратить в школу, а все прочее раздать крестьянам. После этого крестьяне забирают ключи от всех построек, предлагают помещику и его семье взять все, что они смогут увезти, а потом уехать в город и не возвращаться. «Крестьяне не делали ничего грубого и оскорбительного, поскольку искренне верили, что их поступок абсолютно законен, — уверяет Бабушка. — Все происходило в таких масштабах, что полиция не успевала вмешаться». Так начинается движение, которое войдет в историю как «беспорядки в Харьковской и Полтавской губерниях».