Филдинг дает Олбану время это обдумать.
— Так вот, слушай, Ол, среди наших есть человека два-три, которые могут дать слабину. Они мечутся между «за» и «против». Понимают, что, в принципе, «Спрейнт» предлагает неплохую сделку. Продажа фирмы была бы здравым деловым решением. Это факт. Ладно. С другой стороны, на продажу выставлена их участь, их семья, их репутация. Они прекрасно знают, что почем, в том смысле, что деньги — это еще не все: куда дороже возможность стоять у руля. Думаю, все зависит от того, насколько высоко мы ценим нашу семью. Все вместе и каждый в отдельности. — Филдингу кажется, что брат кивает. — Так вот, некоторые хотят по крайней мере побороться со «Спрейнтом». И ты мог бы помочь, Ол. Есть люди — черт, да взять хотя бы моего отца, — которые к тебе прислушаются. А Верил? Двоюродная бабушка Верил? Она всегда питала к тебе слабость, разве не так? Ее тоже нельзя сбрасывать со счетов.
— А старуха что себе думает?
— Бабуля?
— Да-да. На чьей она стороне?
— Она ведь меня и откомандировала. Это была ее идея. Ну, наша с ней общая.
Олбан в упор смотрит на брата.
— Она против поглощения?
— Категорически, — говорит ему Филдинг.
— А в прошлый раз, когда продали двадцать пять процентов, обеими руками голосовала «за».
— Сколько можно повторять? Не сравнивай. В прошлый раз речь шла о том, чтобы компания осталась на плаву. В этот раз речь о том, чтобы компания не уплыла.
— Не въезжаю. Что в лоб, что по лбу.
— Господи, Ол, все ты прекрасно понимаешь. Без вливаний «Спрейнта» мы бы разорились, потому и взяли у них деньги — чтобы выжить. Теперь они хотят наложить лапу на весь бизнес, сохранив только вывеску, — компании больше не будет. Мы ведем борьбу за выживание. Слушай, ты можешь реально помочь. Было бы желание. Я серьезно. К тебе прислушиваются. Просто вернись и потолкуй с кем надо.
Филдинг делает паузу.
— А почему так внезапно?
Прищурившись, Ол оборачивается, и Филдинг понимает, что цель близка.
— Что «внезапно»? — не понимает Филдинг.
— Почему именно сейчас «Спрейнт» так оживился? Что изменилось, что на горизонте?
— Ну, с нашей точки зрения, причина в том, что «Империя!» лидирует на рынке компьютерных игр и игровых приставок, а «Спрейнт» сейчас подбирает название для своей новой машины, NG. Слыхал?
— Нет.
— NG, «Next Generation», продолжение V-Ex. Выйдет в начале следующего года. Ей вторая «сони-плейстейшн» и «икс-бокс триста шестьдесят» в подметки не годятся. Процессор мощнее и быстрее, чем у новейших компов. Несколько процессоров — три, не побоюсь сказать, плюс лучшая видеокарта на рынке, предназначенная специально для игр. Жесткий диск минимум на восемьдесят гигов, с поддержкой технологии HD. Встроенная широкополосная сеть.
Олбан смеется над горячностью брата.
— Да ты влюбился, как я погляжу.
Филдинг тоже смеется в ответ.
— Обалденно крутая машина. Станет ведущей на игровом рынке в ближайшие пять лет.
— Ну уж!
— Нет, серьезно.
— Софт и игры уже готовы?
— О том и речь. Мы подозреваем, что «Империя!» и ее производные занимают значительное место в их перспективных планах. Одну из версий даже могут приурочить к первому выпуску машины.
— Могут?
— По всей видимости, так и будет.
— Вижу, тебя держат в полном курсе.
— А что такого, мы же партнеры, а не сиамские близнецы.
Ол снова отворачивается, но на этот раз погружается в раздумья.
— Так-так-так, — бубнит он себе под нос. Далее следует на удивление затяжная пауза. — Хочешь остановить этого прожорливого молоха?
— Да, и мы его остановим, — говорит ему Филдинг. — Если нам поверят. Перед чрезвычайным собранием в Гарбадейле надо обработать всех и каждого, но время есть. Уложимся. Естественно, нам самим тоже нужно появиться в Гарбадейле, но и до этого дел будет по горло. Олбан, это займет от силы пару недель — и все. Расходы, ясное дело, беру на себя. — Филдинг делает паузу. Слушает, как бурлит река. — Что скажешь?
Олбан качает головой. И ничего не говорит.
— Черт побери, — не выдерживает Филдинг, — неужели лесоповал — такое дьявольски увлекательное занятие, что захватило тебя с головой?
Олбан смеется.
— Да нет, — говорит он, снова запуская пальцы в шевелюру. — Я все равно ушел по инвалидности.
— Что?
Е-мое, думает Филдинг, неужели я что-то упустил? Ол оттяпал себе палец на руке или на ноге или кое-что похуже? Куска мизинца он лишился давно, когда только-только завербовался, но, может, он еще что-то потерял?
— Видишь эти пальцы? — говорит Ол, выставляя указательные и средние пальцы обеих рук.
Филдинг кивает:
— Вроде полный комплект.
Ол тоже вглядывается:
— Пальцы-то белые.
— Ну и что?
— Виброболезнь называется. Лепила объяснял. Кровеносные сосуды разрушает, что ли. Когда долго старой бензопилой орудуешь, такое случается. В принципе, болезнь может годами не проявляться, но такой уж я чувствительный.
— Хреново. Болит?
— Нет. — Он шевелит пальцами перед собой, изучая их по отдельности. — Чувствительность ослаблена, зимой переохлаждаться нельзя, но жить буду.
— Так ты сейчас не у дел?
— Ага.
— Они что, не могли подыскать тебе какую-нибудь непыльную работенку?
Ол улыбается:
— Валить деревья — это кайф. Ну, хотели меня посадить на тягач — стволы оттаскивать, кору обдирать, складировать и прочее, но такая работа не по мне.
— В таком случае… — Филдинг поднимает обе руки. — Не вижу препятствий…
Он умолкает, а Ол снова поворачивается и смотрит вверх по течению.
Под ними нескончаемо течет вода.
— Слушай, — говорит Филдинг, — навести хотя бы Берил и Дорис. Сущая ерунда, братишка, это же в Глазго, а не где-нибудь. — Если честно, мысль о встрече с двоюродными бабками повергает Филдинга в ужас. Но об этом лучше помалкивать. — Они будут тебе рады, — говорит он Олбану, и вполне вероятно, что это правда. — Чего тянуть, прямо сегодня и махнем.
Молчание. Потом Ол говорит:
— Возможно. Не знаю.
Господи, думает Филдинг, откуда такая подавленность, угнетенность? Ладно, это лучше, чем ничего, говорит он себе.
Через некоторое время Ол уточняет:
— Говоришь, в Гарбадейл съедется чуть ли не вся родня?
— А куда они денутся? Бабушка имеет право — то есть совет директоров имеет право, но это по сути одно и то же — использовать голос каждого из отсутствующих. Действенная мера.
— Так-так. — Ол глубоко вздыхает. — А из Штатов кто-нибудь будет?
— О, целая туча.
Плечи Ола трясутся — то ли его разбирает смех, то ли что-то еще.
— Мы оба недоговариваем, Филдинг. Нам ли не знать, что…
На этот раз умолкает Ол. Прочистив горло, Филдинг сообщает:
— Как я понимаю, Софи точно собирается приехать. Кузина Софи. Она приняла приглашение на юбилей и обещала присутствовать на собрании. Думаю, мы ее увидим. — Пауза. — Хотя, конечно…
До Филдинга вдруг доходит, что это лишнее — он, того и гляди, провалит дело; надо держать язык за зубами.
Олбан, сцепив пальцы, вытягивает лежащие на перилах руки вперед и опускает голову на этот треугольник, словно изучает стремительно бегущую под ним реку.
Или молится.
Потом поднимает голову и оборачивается с улыбкой на лице:
— Ты созрел для обеда?
— Давно, — говорит Филдинг.
И они поворачивают назад, к центру.
— Боже мой! Ты цел?
Ему пришлось долго собираться с силами, чтобы прохрипеть:
— Не совсем.
Он еще плотнее сжался в комок, хотя понимал, что от этого легче не станет.
Такой дикой боли он еще не знал. Она возникала в паху, а потом зловещими черными змеями расползалась во все стороны, впиваясь в каждую клетку тела, от макушки до пят. Боль зашкаливала, унося его в другие пределы, где царили неодолимая тошнота и ледяная безнадежность. Но облегчения-то при этом не было. За все пятнадцать лет своей жизни Олбан не испытывал ничего похожего. И надеялся, что повторения не будет.
— Господи, ужас какой.
Девушка сорвала с головы черную шапочку для верховой езды и бросила на мощенную кирпичом дорожку. Опустившись рядом с ним на колени, она в нерешительности помедлила, а потом опустила руку ему на плечо и осторожно сжала пальцы. У него вырывались не то хрипы, не то бульканье. Она огляделась, но в обнесенном стеной огороде никого не было. У нее мелькнула мысль, что надо бежать к дому и звать на помощь. А вдруг с ним что-нибудь случится? Вначале она заподозрила, что он придуривается: рухнул как подкошенный и свернулся клубком. Теперь до нее стало доходить, насколько нестерпимы его мучения.