Героические предки могли бы гордиться потомком. Эти удары судьбы фон Хартманн снес молча. Но когда он разорвал пакет и принялся вчитываться в содержимое, остатки хладнокровия и выдержки фрегат-капитана испарились, как вода с раскаленной палубы.
— Даблядь!!!
— Ты до конца читай! — свесившись через леер, посоветовала Анга. — Дальше там еще лучше!
— Kurwa mać!
— Все так плохо, командир? — вполголоса уточнила Анна-Мария.
— Еще хуже, — так же шепотом отозвался фрегат-капитан. — Швартуемся к этой лоханке, качаем с них топливо и готовимся к перегрузке торпед. В смысле, нам нужно передать им девять торпед, а взамен принять очередную секретную хрень. Ну и корвет-капитана Ангу в качестве генерального груза.
— Так точно, понятно, — отозвалась вахтенный офицер, хотя по её расширенным зрачкам было ясно, что понятно ей примерно ничего.
Подумав, Ярослав решил в педагогических целях не говорить раньше времени, что перегрузкой торпед он будет руководить сам. В конце концов, рано или поздно эта пигалица тоже получит под командование свою лодку. И скорее рано, чем поздно… если в этом походе их не утопят нафиг. Как только что сказала чернокожая: «Либо получаешь чины и медали, либо помираешь. Работа такая».
— Трап дайте! — крикнул он. — И пусть капитан спустится.
Подсознательно фон Хартманн уже нарисовал себе образ трижды просоленного морского волка, даже в пекле Архипелага не расстающегося с зимней шапкой и свитером грубой вязки. Реальность коварно проявилась в лице рыжего, конопатого и вихрастого подростка в армейской форме на два размера больше нужного.
— Лейтенант Наоки Васечкин по вашему приказанию…
— Вольно. А при чем тут армия?
— Спрашиваешь, словно вашего бардака не знаешь, — отозвалась вместо рыжего аборигенша, на правах старшей по званию. — Армия, потому что командовать гражданской швалью должен настоящий воин. Пусть даже это ссыкуны из «юных помощников пэвэо» из расчета двухдюймовки, которая старше любого из них… или даже всех, вместе взятых.
— Понял. А настоящий… в смысле, старый капитан где?
— Его нет! — неожиданно низким для своего вида голосом сообщил Васечкин. — Акулы сожрали.
— Что-что⁈
Теоретически фон Хартман помнил, что в Архипелаге, как на суше, так и в море полно различных тварей, всегда готовых полакомиться свежей человечиной. Но во время войны эта опасность прочно уходила куда-то на второй, а то и третий план. Риск оказаться разорванным на куски вражеской бомбой, уйти на дно в задраенном отсеке, сгореть в разлившемся после торпедирования мазуте, отравиться денатуратом или помереть от одной из полусотни эндемичных лихорадок был куда выше. Акулы, барракуды, мурены, ядовитые змеи, скорпионы и голодные аборигены выглядели на этом фоне статистической погрешностью.
— Матросы говорят, он после кабака привык вплавь на корабль возвращаться, — снова встряла чернокожая. — Мол, так и разомнусь и протрезвею, пока доплыву. Первое время и тут сходило, выхлоп перегара разил чаек на лету от берега до рифа. А неделю назад то ли подрался с кем, то ли просто споткнулся пьяный и ногу раскровенил… и вот. Местные потом этих акул битые пару дней глушили всеми гранатами, что смогли украсть. Пытались найти ту, что правую руку отгрызла, с хронометром.
— Ясно. Экипаж хоть толковый?
— Серединка на половинку. Больше половины «от сохи», мобилизованные из внутренних провинций, воду только в лужах у родного свинарника и видали. Боцман из старых, штурман даже толковый… когда трезвый. Квасит хуже капитана. Тот хотя бы на берег выбирался, а этот в каюте безвылазно сидит, дай ему волю.
— Ясно, — повторил фон Хартманн. Он уже осознал, что ближайшие несколько часов станут особо веселыми.
— Тревога! Воздушная атака!
— Все лишние — вниз!
— Отдать швартовы! Приготовиться к срочному погружению! Отставить! Зенитки — к бою!