Что Браунингу с этого? Титул барона, тридцать процентов этого предприятия и пожизненная должность главного конструктора. Причем совсем не фиктивная. Потому что Императору много чего хочется получить из стрелкового вооружения. И когда он перечислил свои «хотелки» Джон аж воротник расстегнул и нервно попил водички, отчаянно долбя стеклянным стаканом по зубам…
— Ваше Императорское Величество, — после долгого обсуждения пронес конструктор, — но ведь вы уже все продумали. Зачем вам я?
— Я продумал общую логику. Но я — не конструктор.
— Судя по вот этим наброскам, — кивнул он на листы с набросками всяких узлов и механизмов, включая, например, вполне современного вида магазин, — я бы с вами не согласился.
— Техническая грамотность не делает меня конструктором. К тому же я не смогу заниматься этим вопросом в полной мере. У меня просто не будет на это времени. А вы — толковый человек. Вам это можно доверить. Ну и главное — если вы останетесь и займетесь этим вопросом, то создадите целую оружейную школу. Школу Браунинга, — продолжал увещевать Император, давя то на финансовый интерес, то на тщеславие, то на возможность заниматься любимой работой…
Джон Мозес Браунинг ушел, переполняемый чувствами и бурными, скачущими мыслями. Да, он согласился. А кто бы на его месте отказался? ТАКОЙ шанс бывает не у каждого в жизни. Император же отправился обедать и готовиться к вечерним переговорам с куда более зубастым персонажем. С Джоном Рокфеллером — нефтяным королем США, который все же откликнулся на письмо и решил посетить Николая Александровича. А утром следующего дня было назначено судостроителю Крампу, во второй раз. После первой аудиенции он отправился осматривать Балтийский завод, «под ручку» с Михаилом Ильичом Кази. И теперь должен был явиться к Императору уже поговорить предметно…
Глава 4
1889 год, 21 июля. Санкт-Петербург
Попытка проведение уголовной реформы забуксовала, упершись в административный аппарат Империи. Николай Александрович не планировал проводить глобальные реформы, думая о том, что постепенные изменения намного лучше. Однако тут прям даже как-то растерялся.
Например, для него оказалось удивительным открытием, что в том же Госсовете числилась какая-то прорва всякого рода случайных людей. Вроде и не справился с работой. А человек уважаемый. Поэтому его снимали с должности и назначали состоять при Государственном совете. И там этот «товарищ» участвовал в работе разнообразных комиссий и законосовещательной деятельности. Что влекло за собой массу удивительных вещей.
За годы позднего Александра II и Александра III там скопилась масса всякого рода реакционных, консервативных, но безумно уважаемых людей. За что, правда, непонятно, но заслуженных и уважаемых. Этакие труженики «попы и языка». Высиживать, подсиживать да сплетни пускать и по ушам ездить — вот и все, что они умели. А как дошло до реального дела — сразу стали топить в согласованиях, обсуждениях, уточнениях и прочих крайне увлекательных вещах. Ну и правки посыпались.
Николай Александрович ведь «в запале позабыл» учесть интересы сословий. Духовенство того же. Как же так? Ведь по новому уложению духовных лиц также надлежало судить как простых обывателей. А дворяне? Про них, выходит, тоже забыли? Ну и так далее.
Понимая, что из-за таких деятелей все может быть спущено на тормозах, Император решился на серьезный и совершенно неожиданный для окружающих шаг. Он решил создать Парламент. Казалось бы, какая связь? Но разогнать Государственный совет без тяжелых последствий для себя он не мог. А вот трансформировать, да еще под всеобщее ликование — без всяких проблем.
Но Парламент — опасная штука. От брата там, в будущем, он наслушался того, какие кренделя выписывала Государственная дума в начале XX века. Да и потом, после реставрации в 90-е году, развлекалась как могла. Поэтому он решил пойти на одно ухищрение, затрудняющее всемерно прохождение в нее всякого рода одиозных личностей. Разумеется, не выдумывая ничего нового. Просто воспользовавшись наработками Древнего Рима. Ну… в какой-то мере и с некоторым переосмыслением.
Избирательная система была утверждена несколько необычная. Так голосовать мог любой человек, достигший двадцати пяти лет, состоящий в браке и имеющий некоторый минимальный имущественный ценз. Достаточный для того, чтобы отсеять самую лютую деревенскую бедноту и наиболее низкооплачиваемых рабочих.