Рузвельт соприкоснулся также с миром, от которого всегда был отгорожен, — с беднотой. Проводником ему служил уроженец Дании журналист Джекоб Риис[127], написавший полемическую книгу «Как живет другая половина». Рузвельт получил возможность увидеть не только масштабы бедности великого города, но и равнодушие к ней со стороны правящего класса, к которому принадлежала и его семья.
На Хэя никогда не производили большого впечатления отдельные бесстрастные выпады Теодора, в которых он клеймил «зло большого богатства»; как любил повторять Генри Адамс, все они были сторонниками статус кво. Хотя полицейский комиссар заработал репутацию, прижав бесчестных полицейских, но когда журналист Стивен Крейн, которым Рузвельт прежде восхищался, дал в суде показания против двух полисменов, арестовавших женщину по подложному обвинению в подстрекательстве, Рузвельт встал на защиту полиции и обрушился на Крейна, бывшего свидетелем ареста. Но Крейном восхищалось братство Червей, и Рузвельт удостоился общественного порицания. Но он горой стоял за своих людей, как хороший командующий во время войны.
В марте 1897 года тридцативосьмилетний Рузвельт поймал наконец свою удачу. Новый президент, Маккинли, назначил его заместителем военно-морского министра, пост в обычных обстоятельствах довольно скромный, но при слабом и приятном во всех отношениях министре Рузвельт, завороженный империалистическими видениями адмирала Мэхана и Брукса Адамса, оказался на должном месте, чтобы построить флот, без которого не было бы ни будущих войн, ни славы, ни империи. Последующее четырехлетие увенчало лаврами маленького коренастого человека, который превратился сегодня если и не в колосса на мировом перекрестке, то в до отказа заведенную детскую игрушку, подавляющую все остальные игрушки в комнате, где идет большая игра, и говорящую все время на повышенных тонах.
— Германия, Джон. Вот грядущая проблема. Грядущая? Нет, насущная. Кайзер проявляет активность по всему миру. Он построил флот, чтобы противостоять нам или англичанам, им или нам, но только не нам вместе пока еще. Правда, если он перейдет к решительным действиям, ему придется оглядываться назад, на свои тылы, где раскинулась дикая Россия, эта громадная льдина, ждущая, когда мир, как зрелый плод, попадет в ее хищные лапы. — Теодор соединил собственные ладони. Хэй попытался представить себе мир, сдавленный этими пухлыми ладонями. — Россия — это гигант будущего, — заявил Теодор.
Хэй счел необходимым его перебить.
— Насчет будущего не знаю, но если сегодня Россия похожа на гиганта, то это скорее гигантский карлик.
Теодор засмеялся и застучал зубами. Бэйми разливала в чашки кофе, Эдит ей помогала. Они обе не обращали на Теодора никакого внимания, но их небрежение было пронизано доброжелательством.
— Я использую это, Джон, с вашего разрешения, конечно.
— Ни в коем случае. Я еще могу частным образом говорить подобные вещи. Но вы — нет, никогда. У нас хватает проблем с Кассини и с Россией. Вы имеете право так думать, — допустил Хэй, — но президент должен избегать остроумия…
— И правды?
— Прежде всего остального государственный деятель должен избегать правды. Возвышенные чувства и туманная тавтология — таким должен быть отныне ваш стиль…