— Конечно, он противник реформ. Он же демократ, хотя сам я в таких делах не очень строг. Однако мне кажется, что репутация босса Крокера низка даже по меркам Таммани-холла.
— Вы правы, сэр. Но он не вмешался, когда вы баллотировались в губернаторы, и вы победили большинством в восемнадцать тысяч голосов главным образом потому, что он фактически отказался поддержать судью Ван Вика.
Рузвельт сделал вид, что не слышит.
— На прошлой неделе Херст присутствовал на обеде Общества Таммани в Гранд-сентрал-палас, где председательствовал наш друг Крокер, только что вернувшийся домой из Ирландии или, точнее говоря, вернувшийся в Америку из своего ирландского дома. Мне бы не хотелось иметь такого союзника.
— Мне кажется, сэр, Шеф пошел туда, чтобы послушать Брайана.
— Не могу понять, зачем газетному издателю, учившемуся к тому же в Гарварде, ввязываться в политику, тем более, насколько я могу судить, не имея никаких политических убеждений.
Хотя Блэза скорее забавляло, чем восхищало внезапное увлечение Шефа политикой и его стремление занять высокий выборный пост, он не мог сказать Рузвельту, что во многом этот интерес объяснялся отнюдь не влиянием отца, сенатора Джорджа Херста, а маленького беспокойного тучного человека с пронзительным голосом, что двигался сейчас по гостиной, подобно заводному солдатику, которому забыли задать определенное направление. Блэз уже бросил всякие попытки взять у губернатора интервью. К тем, кого Рузвельт считал себе ровней в социальном отношении, а Блэз был из их числа, он относился не как к члену тайной консистории ангелов-реформистов, с ведром и лопатой чистящих республиканские конюшни; скорее, он держался с ними по-приятельски, как мальчишка, который, несмотря на маленький рост и плохое зрение, все равно свой в доску парень, да и наверное заводила, если только кого-нибудь удастся убедить следовать за ним. Во всяком случае он считал своим долгом немедленно высказать вслух то, что промелькнуло в его беспокойной голове.
Херст уже перестал занимать полковника. Его внимание привлекла модель военного корабля, конечно же, подумал Блэз, принадлежавшая отнюдь не миссис Робинсон.
— Подарили, когда я служил заместителем военно-морского министра. Стройте больше кораблей, говорил я. Вы читали книгу адмирала Мэхана о морской мощи? Она издана девять лет назад. Книга, открывающая глаза людям. Я рецензировал ее в «Атлантик мансли». Мы с ним сразу подружились. Без военно-морской мощи немыслима Британская империя. Без военно-морской мощи невозможна и Американская империя, хотя мы избегаем пользоваться словом «империя», потому что люди с нежным слухом его не переносят. Например, Эндрю Карнеги, старый негодяй, говорит, что если мы не предоставим свободу нашим меньшим коричневым братьям на Филиппинах, на нас ляжет проклятие. Какое еще проклятие? Его денег, что ли? Он сказал Хэю, что если американский солдат выстрелит в филиппинца, а он будет вынужден это сделать, мы потеряем республику у себя дома. Непостижимо! Из-за Карнеги и его дружков наше правительство вынуждено было стрелять в американских рабочих в дни Хаймаркетского бунта[80], и старый мошенник потирал руки от удовольствия. Лицемер. Не таков Мэхан. Настоящий патриот. Торпедные катера! Ему надо воздать должное за теорию. А флот обязан воздать должное мне — за то, что мы вовремя вооружились…
— …а вы — поблагодарить адмирала Дьюи. — Блэз воспользовался паузой, пока Рузвельт троекратно, по-собачьи, щелкнул зубами, звук был раздражающий, выражение лица — зверское.
— Ну что ж. Я задал ему работенку на Тихом океане. Пришлось пошевелиться. Сначала потребовалось упросить одного сенатора выступить его ходатаем. Представляете себе? Ну что за страна! Если бы не нашлось такого сенатора, эту должность отдали бы другому офицеру, и мы бы не были сегодня в Маниле. Замечательный человек этот Дьюи. Хороший офицер. Его, конечно, попытаются сделать президентом. Надеюсь, у него хватит ума отказаться.
— Херст считает, что лучше адмирал, чем Брайан…
— Молодой человек, и вы будете лучше Брайана. Не была ли моя сестра Анна в гостях у вашего отца несколько лет назад?
— Она училась в Алленсвуде? — Блэз вдруг вспомнил милую, сверх меры простую женщину с крупными зубами, которая чувствовала себя во Франции как дома.
80