— Сколько ты, по-твоему, продержишься? — спросил Дел. Прямо перед ними на постаменте восседал отлитый в металле адмирал Фаррагут с подзорной трубой на коленях. Дальше, за пределами площади, на Кэй-стрит показался дом Маклинов.
— О, надеюсь бесконечно долго. — Их карета пристроилась в хвост длинной вереницы экипажей перед особняком на Кэй-стрит.
— Но ведь газета теряет большие деньги?
— Фактически она приносит крохотную прибыль. — Она не объяснила, что эту прибыль приносят визитные карточки, и сейчас, когда приближается новая сессия конгресса, заказов стало поступать больше, чем обычно. — Да к тому же я делаю это для развлечения, самой себя и других.
Дел изо всех сил попытался не нахмуриться и вместо этого скосил глаза. Каролина уже знала все гримасы его лица, их было немного, и почти все ей нравились. После своего дипломатического назначения он стал держаться более уверенно и даже смело. Он был копией своей матери.
— Ты находишь в этом городе массу преступлений. — Дел старался говорить нейтрально. — Читателям это, по-видимому, нравится.
— Да, здесь совершается много преступлений. Однако по существу, — Каролина нахмурилась, уже не впервые при этой мысли, — какая разница, рассказываешь ли людям о том, что в самом деле происходит вокруг, или игнорируешь реальную жизнь города и просто описываешь деятельность правительства так, как оно этого хочет?
— Ты реалистка. Прямо-таки как Бальзак или Флобер…
— Скорее, как Херст. Херстовский реализм заключается в том, чтобы все выдумывать, потому что он хочет завладеть всем, и если вы выдумали подробности убийства или войны, то тогда это уже ваше убийство, ваша война, не говоря уже о ваших читателях, вашей стране.
— Вы тоже выдумываете?
— Мы, то есть я фактически ничего не делаю. Я как королева Виктория — поощряю, даю советы или предупреждаю. Мы иногда печатаем то, что не берут другие…
— Есть ведь такое понятие, как хороший вкус…
Каролина рассмеялась.
— Хороший вкус это враг правды!
— А кто же друг правды?
— В Вашингтоне они не водятся, я их во всяком случае пока не встречала. Надеюсь, моя специфическая metier[99] тебя не шокирует. — Сказать, что Дел был человек консервативный, значило сказать все.
— Нет, нет. Просто ты не такая, как все.
— Ты намерен преуспеть в…
— Дипломатии?
— В Претории. — Оба засмеялись и вошли в «шикарный особняк», как всегда писала «Трибюн» о доме с танцевальной залой, в центре которой стояла ослепительная миссис Вашингтон Маклин, а по бокам ее дочь Милли, красивая маленькая женщина, посверкивающая бриллиантами, и счастливый седой жених с золотыми эполетами и лицом, точно вырубленным из тикового дерева. Хотя Каролина пока еще почти не бывала в вашингтонских «лоточных» домах (название произошло оттого, что эти новые богачи чаще всего сделали свои миллионы при помощи промывочного лотка на каком-нибудь золотоносном ручье на Западе), она по репортажам собственной газеты знала многих местных знаменитостей, постоянных обитателей Вашингтона, зачастую переселившихся с Запада, построивших себе новые дворцы вдоль авеню Коннектикут и Массачусетс, этих двух великих проспектов модного Уэст-энда. Но и она сама была сенсацией, знатная то ли северянка, то ли европейка, особа, приобретшая унылую провинциальную газету и превратившая ее в откровенно и шокирующе желтую. Никто не понимал мотивов ее поступков. Все-таки она дочь Сэнфорда, вроде бы помолвлена со столь же богатым юношей Делом Хэем, а проводит целые дни на Маркет-сквер, возится с убийствами, а с недавних пор еще и с коррупцией на гражданской службе, вечерами сидит дома, куда не приглашают практически никого из коренных или лоточных вашингтонцев, да неизвестно приняли бы они приглашение столь подозрительной личности.