Где-то вдалеке застрекотала птица, а небо ответило ей новым светом, добавляя ко дню еще немного того времени, которого извечно недоставало для всякого снадобья ума людского.
Плиний встал и резко потянулся. Что-то хрустнуло внутри, и он замер.
- Что бы это значило? - подумал он сам про себя и задумался над ответом, так и стоя в какой-то развернутой позе.
Спустя время он выдохнул и тихо сел на место. Товарищи еще спали, и заскучавшему Плинию это показалось наиболее скверным.
- Эй, - резко окрикнул он, отойдя в сторону и ухватившись за меч.
Кто-то сонно перевернулся, кто-то что-то сказал, а другие так и лежали, тупо уставившись в небо своими лицами какого-то нечеловеческого происхождения.
- Эй, вы, - гневно окликнул снова Плиний, уже подойдя ближе и занося меч над своей головой.
На этот раз его движения были замечены.
Встрепенулась чья-то нога и больно ударила в то место, откуда у мужчин струей проистекает семя.
- Ой, ой, - закудахтал, как птица Плиний и сел в одночасье на место, опуская свой меч и сворачиваясь калачиком, как дитя.
- Будешь знать, как орать поутру, - ответил на тот стон кто-то и перевернулся на бок, давая понять, что к той боли он относится совсем равнодушно.
Прошло некоторое время. Солнце встало немного выше, и люди сами стали по одному просыпаться.
- Гай, гай, - проронил один из лежавших, прикрывая рукой глаза от светящегося яркого диска, - день хороший сегодня. Как раз для дела задуманного. Не так ли, Плиний?
- Да, - ответил тот быстро и спохватился на ноги, устремляя свой взор туда, откуда шло солнечное тепло.
Человек поднялся с земли и мрачно осмотрелся вокруг.
- Эй, вы, бездельники, - вдруг заорал он, что есть силы, и от его голоса в один миг все проснулись, - а ну, вставайте. День хороший. Пора за дело браться.
Волна человеческих движений прокатилась по тесному ряду, и люди стали подниматься.
Их было немного. Все одеты в одно и то же, а их лица были на удивление похожи между собой. Даже самому человеку, окричавшему подъем, они все казались на одно лицо.
Но все же, он различал их и, подойдя к одному, сказал:
- Фелидов, будешь со мною. А ты, Оаков, пойдешь с ним, - и он указал рукой на Плиния.
- Хорошо, начальник, - ответили два сразу и занялись своими приготовлениями к скудному завтраку.
Человек же, стоявший перед шеренгой других, продолжал давать указания.
Наконец, угомонившись, он обратился к самому Плинию.
- Пойдешь с той стороны. Возьмешь тех, что я указал. Встретимся по ту сторону холма. Смотри, не усердствуй много. Знаю твою охоту.
Плиний молча кивнул и так же, как и остальные, сел, чтобы приготовить кушанье.
Галлой, а это был тот самый начальник, и сам потянулся к своему мешку, дабы забить поутру свою утробу и на время забыть, что такое голод.
Спустя час после некоторых сборов вся колонна разделилась надвое и двинулась в путь.
Галлой или Галл, как его звали другие, пошел с одной стороны горы, а Плиний с другой, обходя ее далеко слева и в глубину каких-то небольших кустарников.
Они удалились, а на месте их стоянки вдруг появились двое. Один из них сказал, обратившись к другому.
- Завоеватели? Как думаешь?
- Они, - согласился и вздохнул тот, - надо обогнать их и передать своим.
- Поздно уже, - возразил первый, - да и что толку. Ну, разбегутся, а дальше что? Опять к дому потянутся, их и возьмут. Пусть, лучше сразу привыкают. Может, им лучше будет, когда здесь что-нибудь образуется.
- Ты, Ладний, словно пророк, - сказал другой, -все наперед видишь.
- Зато ты, Гортензий, все на одном толкуешься. Надо головой вперед идти. Что толку стоять на месте. Пошли, пойдем следом. Может и нам что перепадет.
Так началось зарождение той новой империи, что уже слыла где-то, по-своему обустроенная и обозначенная, и которая во всей своей красе должна была возникнуть вновь на другой стороне и почти на другом континенте, если обозначать все так, как оно тогда было по существу.
Галлой был представителем Красса, а в его подчинении был Плиний.
С ними отряд воинов-римлян, отобранных для дела завоевания новых земель.
По ходу самой истории того дня имя Галлоя было забыто и стерто или утрачено для него самого, оставляя тот самый образ как бы позади того времени или вне его поля существа.
Но на самом деле все было так, как говорится и тот период ничем не отличался от остальных, присущих тому же часу так же, как сами люди мало
отличались от других, живущих по ту сторону какой-нибудь горы.
У руля империи стоял Красс.
Он представлял интересы римлян и был ими победоносно взращен и до предела извращен самолюбием.
Галлой служил в его легионе. Уже тогда так было обозначено войско, которое было поделено именно таким образом.
Красс напутствовал Галлоя по-своему, невзирая на слова самого римского императора и назидания каких-то душевно больных, как он сам обозначал римлян.
- Ты должен, - и его палец чуть ли не протыкал грудь легионеру, - завоевать нам новые земли. Ты должен установить там нашу власть и покорить всех римским величием. Ты, - он еще сильнее ткнул пальцем и вдавил с силой, -
представляешь меня, а я - властелин Рима вместе с нашим императором.
Далее он красноречиво облокачивался на своем месте и продолжал, с гордостью взымая голову вверх и надуваясь до невозможности.
- Мы создадим новую империю, в которой буду руководить только я. Нет, не только я один. Будет и Помпей, - указывал он пальцем на одного, что
сидел рядом, - и первый город, вами обоснованный, будет именоваться именно так. Ты меня понял, Галл?
- Да, Красс, понял, - кланяясь отвечал воин, к сердцу прижимая свою руку.
Он и далее напутствовал, и твердил об одном и том же.
- Все будут подчинены только нам. Все составят новую империю и будут трудиться на нас, как на императоров новых.
Галлой получил свои указания и с горсткой храбрецов убыл на завоевания.
В первом походе ему не повезло. От болезней умирали люди, и он сам чуть было не отошел в мир иной. Но все же выкарабкался и стал на ноги.
Вместе с ним ожил и Плиний, один из подчиненных его. Потому, и взял Галлой его с собой в новый поход, понимая, что он незаменим, так как преодолел ту самую болезнь и способен во многом.
Что же относительно воинов, то их Галлой набирал по своему усмотрению из числа добровольцев.
Потому и вышли все они почти на одно лицо и саму стать людскую. Вобщем, это был особый отряд завоевателей, во многом способный и во многом преуспевающий с точки зрения самих основ выживания.
Такова история самого похода и возникновения людей в той стороне в те времена людские.
Трудно сказать, кто был прав, а кто нет. Зарождая одно, они непременно уничтожали другое.
Но имелось здесь главное. Если рождающееся давало основу новой жизни и ее просвету, то оно и являлось более достоверно узаконенным самой жизнью.
И потому, племена покорялись, а их представители обращались в рабов или исполнителей чьей-то воли, обращенной к созданию новых жизненных условий, в том числе, и для самих покоренных.
Так творилась тогда история, и так завоевывалось множество территорий.
Не всегда все то просто давалось и не везде дело сводилось именно к бою. Были места, где люди беспрекословно подчинялись завоевателю и создавали условия для наименьшего сопротивления в сторону иного родопришествия.