Что касается южных хуннов, то численность их, оказавшихся на китайских землях, росла. В основном рост происходил за счет пленных, захватываемых в войнах с северными хуннами, и уже к 90 г. южных хуннов насчитывалось 34 тыс. семейств общей численностью 237 тыс. человек, способных выставить 50 тыс. отборных воинов. Хотя население Южного Хунну увеличивалось, это не усилило, а, наоборот, ослабило державу. Захваченные в плен и добровольно подчинившиеся северные хунны были иного склада, нежели южане. Они ненавидели как победителей-китайцев, которые таскали на аркане их жен и детей, так и пресмыкающихся перед ними и воюющих против своих братьев южных хуннов.
Южные шаньюи и некоторые старейшины, стремившиеся привлечь на свою сторону китайцев и заручиться их поддержкой, стали искать в китайских летописях свои родословные в генеалогии по материнской линии от императоров и знатных китайских вельмож. Найдя эти доказательства, они гордились своей китайской родословной, забывая о тех временах, когда хуннские шаньюи, пользуясь силой, диктовали Китаю свои условия. Заносчивость таких полукитайских вождей еще более озлобляла северных хуннов.
В последний период (142–215 гг.) южные хунны разделились надвое: одни постепенно уходили на север, а другие окитаивались на месте. В степь уходили повстанцы. Много хуннов ушло на север к сяньби в 158 г. Совместная жизнь с китайцами и смешанные браки постепенно меняли менталитет оставшихся в Китае хуннов.
Южные хунны утратили свою государственность в 215 г.
Противостояние империи Хань и Хунну длилось более двух с половиной столетий.
Каким же образом хунны смогли на протяжении столь длительного времени противостоять имперскому Китаю? Если сравнить численность населения Хуннской державы и Китая, то грозные и воинственные в обычном представлении степняки предстают лишь небольшой этнической группой. Численность хуннов соответствовала приблизительно численности населения одного ханького округа, тогда как численность Ханьской империи доходила почти до 60 млн. человек.
Анализ источников по этому вопросу позволяет назвать две причины противостояния: 1) оригинальный способ организации власти в форме «кочевой империи»; 2) самобытная пограничная политика кочевников в отношении Китая.
Это драматическое противостояние вылилось в то, что хуннам удалось остановить ханьскую агрессию на север; они заставили китайцев выплачивать им под видом «подарков» крупные платежи.
Безусловно, Хань и Хунну отстаивали свои собственные интересы, которые диктовались как адаптивной необходимостью, так и субъективными амбициями лидеров обеих стран. У Китая должно было быть две стратегии: активное давление на хуннов с последующей войной до победного конца или тонкий дипломатический мир с признанием определенных уступок кочевникам.
Что касается войн, то они не принесли китайцам успеха. Более эффективной оказалась политика откупа. Таким путем ханьское правительство избегало не только дорогостоящих войн и разрушений в северных провинциях Китая, но и рассматривала «подарки» кочевникам как своеобразный способ ослабить и разрушить хуннкое единство изнутри.
При ханьском дворе была разработана специальная стратегия «пяти искушений», которая преследовала следующие цели: 1) дать кочевникам дорогие ткани и колесницы, чтобы испортить их глаза; 2) дать им вкусную пищу, чтобы закрыть их рты; 3) усладить музыкой, чтобы закрыть их уши; 4) построить им величественные здания, хранилища для зерна и подарить рабов, чтобы испортить их желудки; 5) преподнести богатые дары и оказать особое внимание тем племенам хуннов, которые примут китайский протекторат.
К данным «пяти искушениям» можно добавить еще одно универсальное средство, которое стыдливо не упомянуто конфуцианскими интеллектуалами, – это алкоголь.
Спаивание полуцивилизованных народов в ходе колонизации периферии – явление, неоднократно отмечавшееся в историографии, начиная от контактов скифов с греческими полисами вплоть до освоения Дикого Запада американскими пионерами. Вино было одним из традиционных составляющих ханьского экспорта неизбалованным благами «цивилизации», неприхотливым кочевникам.
Согласно политике «пяти искушений» китайцы поставляли ежегодно хуннскому шаньюю 10 000 даней рисового вина, что соответствовало 1 млн литров. При ежедневной норме потребления это составляло более 2700 литров в день. Даже если гипотетически допустить, что хуннское войско составляло 300 тыс. лучников, о которых пишут китайские летописи, то при ежедневном потреблении алкоголя на каждого представителя хуннской высшей военной элиты приходилось более 8 литров рисового вина!
Хуннская внешнеполитическая доктрина была основана совсем на иных принципах. Т. Барфилд выделяет три ее главных компонента: 1) умышленный отказ от завоевания разграбленных китайских земледельческих тер риторий даже после больших побед; 2) грабительские набеги, производимые с целью запугивания китайского правительства; 3) чередование войны и мира для того, чтобы увеличить размер «подарков» и торговых привилегий от Китая.
После заключения очередного договора и получения даров набеги на какое-то время прекращались, и соблюдалась официальная граница между Хань и Хунну, коей являлась Великая стена.
Последний этап отношений между империей Хань и имперской конфедерацией Хунну начался с 9 г., когда поводом к разрыву отношений послужили территориальные претензии тогдашнего правителя Китая, узурпатора Ван Мана, и его оскорбление хуннского шаньюя. Набеги совершались с определенной периодичностью вплоть до упадка Хуннской державы.
Завоевание оазисов Тарима
Протекторат над царствами Тарима, который отвоевывали друг у друга Хань и Хунну, имел большое экономическое значение.
Оазисы образуют большую двойную дугу с севера и с юга от Тарима. На севере располагался Турфан, Карашар, Куча, Аксу и Кашгар, а на юге – Леулань (вокруг Лобнора), Хотан и Яркенд.
Тот факт, что в VII в. на индоевропейских языках еще говорили в Карашаре, Куче и Кашгаре, указывает на то, что жители оазисов Тарима, по крайней мере частично, принадлежали к индоевропейскому семейству. Кучийский язык, известный нам по текстам VII в., имеет общие черты с индоиранским, хиттитским, армянским и со славянскими языками. Если нет абсолютной уверенности в том, что кучийский и карашарский диалекты можно отнести к тохарийской группе, то их принадлежность к индоевропейскому семейству несомненна. Поскольку никакого индоевропейского вторжения в Тарим в начале Средних веков быть не могло, логично предположить наличие в этом регионе древнего индоевропейского населения в то время, когда скифы-сарматы расселялись в Западной Сибири до верховьев Енисея, а саки по обоим отрогам Тянь-Шаня – между Ферганой и Кашгаром. Помимо лингвистических свидетельств (восточноиранский язык в Западной Кашгарии и кучийский на севере) имеются сведения китайских историков о голубоглазых и русоволосых усунях бассейна Или, к северо-западу от района Кучи.
Еще раз уточним, что эти небольшие царства Тарима имели огромное экономическое значение, потому что через их оазисы проходил великий караванный путь от Китая к индоиранскому и греческому миру.
«Великий Шелковый путь» – термин, впервые введенный в 1870 г. немецким географом Карлом фон Рихтгофеном для обозначения системы торговых караванных путей, связывавших (со II в. до н. э. до XVI в. н. э.) главные культурно-хозяйственные регионы Евразии: Китай, Центральную Азию, Индию, Средний и Ближний Восток, Средиземноморье и Европу. Идея проложить первый маршрут для доставки китайского шелка на запад принадлежала императору династии Хань, известному под именем У-ди.
О Шелковом пути упоминает Птоломей, который приводит свидетельство своего предшественника Марина Тирского о том, что один македонский торговец по имени Маэс Тицианос в I в., т. е. в эпоху, о которой мы ведем речь, составил карту этого маршрута. Шелковый путь начинался в Антиохии, столице римской Сирии, проходил через Евфрат в Иераполисе (Менбидж), через парфянскую империю – Экбатан (Хамадан), Рагес, или Рейи, около нынешнего Тегерана, Гекатомпил, затем через Мерв и Бактр, город, принадлежавший в ту эпоху индоскифам, вероятнее всего племенам юэчжи, как их называли китайцы. Оттуда Шелковый путь достигал Памира.