Элиза не выдержала его взгляда и опустила глаза.
— Знаю. Плети.
Ворон молча убрал костер и вертел, сложил покрывало и перекинул лук через плечо.
— Отдам во дворце, — буркнул он, заметив взгляд Элизы.
Император помог Элизе сесть на лошадь, сам вскочил на Тандера и пришпорил его. Конь рысью побежал к тропе. Элиза неспешно ехала позади. День был испорчен. Но хотя бы не появилось намеков на новый приступ.
Вот и дворец. Обитель мрака, интриг и смерти. Элиза поднялась в свои покои, куда слуга через несколько минут принес лук и стрелы. Не переодеваясь, девушка легла на кровать. Солнце садилось. Элиза чувствовала себя отвратительно, но, к счастью, находилась в здравом уме.
В сумерках пришла Ливэн с распоряжением от императора. Он назначил дату свадьбы на первый день следующей недели. Элиза молча согласилась. Ничто не дрогнуло внутри. Вчера и сегодня она выплеснула из себя все чувства.
.
Из головы не выходили жестокие слова Элизы, перед глазами стояло жалостливое лицо. Она его жалела — как несмышленыша, которому простые вещи надо объяснять на пальцах. В этот раз даже наложница не смогла помочь императору расслабиться. Прогнав ее в глубоких сумерках, он оделся и вышел из покоев.
В комнату Заффара Ворон вошел без стука. Двери распахнулись, и старик в недоумении подпрыгнул. Находясь в одном исподнем, Заффар собирался ложиться спать.
— Рэйган? — Он удивленно захлопал глазами. — Почему ты так поздно? Что случилось?
Стальная хватка сомкнулась на шее Заффара. Перед глазами замелькало, когда затылок врезался в холодную стену. Крепко прижав к ней наставника, Ворон сдавил его горло и жутким голосом процедил в ухо:
— Ты расскажешь мне всю правду о родителях. За каждое лживое слово я буду лишать тебя части тела. И начну с глаз. — Хищный взгляд Ворона впился в глаза Заффара, и тому показалось, что под веки залили раскаленный металл. Старик закричал от боли и закашлялся. Ворон ослабил хватку. — Говори, если хочешь увидеть в этой жизни хоть что-нибудь.
— Я не понимаю, о чем ты! — закричал Заффар. — Ты же все знаешь!..
— Перескажи так, чтобы я поверил!
— Рэйган, прошу...
На этот раз крик Заффара стал громче.
— Родители хотели меня продать? — Ворон ударил его затылком о стену.
— Ты же знаешь, что... Умоляю, прекрати! — Новая боль чуть не лишила старика сознания. Из глаз потекли кровавые слезы. — Рэйган, остановись!..
— Отвечай на вопрос!
— Соседи ведь сообщили, что... — Вопль боли и ужаса огласил покои и коридор. По щекам Заффара лились кровавые реки. — Рэйган, прошу, хватит!..
— Да или нет?! — Ворон стиснул горло Заффара и тот вновь заорал от боли в глазах. — Родители хотели меня продать?!
— Нет! — в отчаянии завопил Заффар, и сердце Ворона остановилось. Перед глазами на миг потемнело, а спину обдало холодом. — Они не хотели! Они любили тебя... и отказали... Не взяли деньги... Тогда я... Рэйган, прости меня! — захлебываясь кровью, взмолился Заффар. — Я не мог тебя оставить. Ты ведь такой особенный!.. Это я тогда... поджег... — Полными отчаяния, страшными красными глазами он посмотрел на Ворона. — Это я их убил.
III. Жестокая истина
В эту часть подземелья боялись ходить даже храбрые воины. Здесь темнее и холоднее, чем в других отделах, но не тьма и холод — причины нежелания людей посещать это место.
В старой темнице каждый камень дышал болью и страданиями.
Давно, во времена правления императора Лестора Ратэа, это место было обыкновенной темницей. Здесь содержались преступники, ожидавшие суда или приговоренные к казни. Но через два года после прихода к власти Ворон приказал построить новую темницу, а эту превратил в пыточную. Даже утвердил должность пытателя. Палачи под страхом смерти отказывались мучить людей, но всегда найдется тот, кому человеческие страдания приносят радость. Пытателем был назначен мужчина тридцати шести лет, угрюмый, молчаливый и чрезмерно жестокий. Никто толком не знал, откуда он взялся. Одни говорили, что раньше был солдатом, но после ранения оставил службу в армии, другие называли его убийцей, получившим помилование. Так или иначе, люди не знали точных подробностей его жизни, даже имени. Зато лицо пытателя знал каждый: круглое, изрытое кожной болезнью, с вечно воспаленными нарывами и уродливым шрамом, пересекающим его по диагонали. Правого глаза, веки которого находились на пути шрама, не было, а левый, маленький и налитый кровью, как у бешеного пса, одаривал каждого встречного хищным взглядом. Неровная макушка пытателя сверкала лысиной. Голова держалась на «бычьей» шее, переходящей в широкие, мясистые плечи. Крепкое тело было намного выше среднего роста, испещренное жуткими шрамами, а большие кулаки отпугивали даже самых смелых. Девятнадцать лет назад ему отрезали язык, чтобы сведения, полученные от пытаемых, не достигли чужих ушей. За прошедшие годы этот человек узнал столько тайн, сколько знает лишь сам император. Но говорить не мог, а писать не умел, поэтому за сохранность тайн не следовало и беспокоиться.