Дверь закрылась. В подсвечниках сами собой вспыхнули свечи, и Элиза вздрогнула. Сложив руки на груди, Ворон смотрел на нее с недовольством.
— Зачем ты пришла на самом деле, Элиза? — мрачно спросил он. — Позлорадствовать? Что ж, радуйся: Заффар мертв. Больше он не будет тебе угрожать.
Взгляд Элизы сделался изумленным и слегка обиженным.
— Я не желала ему смерти, — сказала она. — Зря вообще затеяла вчера этот разговор. Я пришла еще и затем, чтобы извиниться. Не начни я расспрашивать, Заффар был бы жив.
Тяжело вздохнув, Ворон подошел к кровати и сел на край смятого покрывала.
— Не вини себя, — печальным голосом сказал он. — Я давно подозревал, что Заффар замешан в гибели родителей, но не хотел верить. Когда десять веков доверяешь кому-то всей душой, трудно принять разочарование. Я цеплялся за ложь, отрицая истину. И долго у меня это получалось. Но когда ты озвучила то, что я носил в глубине души, с глаз словно упала повязка. Я пришел к Заффару и потребовал сказать правду. До последнего мгновения надеялся, что он невиновен. Даже когда услышал его признание, не хотел верить...
Подойдя, Элиза робко села рядом. Несмело напряженная ладонь легла на плечо императора.
— Мне так жаль, — искренне произнесла она. — Я даже не представляю, как вам сейчас больно.
Ворон повернул к ней голову и тихо спросил:
— Почему ты меня простила?
Убрав руку с его плеча, Элиза смутилась и отвела взгляд. Сердце забилось быстрее.
— Я... я такая жестокая... — Руки девушки задрожали. — Я совсем их не помню. Своих родителей, братьев, сестру. Пытаюсь, но не могу вспомнить. — Ладони сжались в кулачки. — Поэтому я... не смогла вас убить. Если бы вы причинили зло Верме, то, наверное, смогла бы, но... — Элиза замотала головой. — Почему я такая жестокая?
Вздохнув, Ворон обнял ее одной рукой, и дыхание Элизы на миг оборвалось.
— Ты не жестокая, — сказал он. — Просто не успела узнать и запомнить своих близких. Верма была для тебя матерью, а не Тиамат. Ее ты знаешь и помнишь, за нее готова убить. Так заведено, что человек любит и ценит тех, кто рядом. Когда они умирают, то остаются в светлой памяти. Твои родители были достойными людьми, но сердцем ты предана не им, а простой служанке. Отсюда эти чувства.
Он убрал руку. Элиза, с трудом подавляя напряжение, встала и прошлась, успокаивая себя.
— Я своих родителей помню хорошо, — тем временем продолжил Ворон. — Когда был маленьким, то любил их больше жизни. Тяжело осознать, что тысячу лет я ненавидел их без причины... И что человек, который был самой крепкой опорой, оказался самым жестоким предателем. А теперь и его нет. Не осталось никого, кому я мог бы доверять.
Элиза остановилась и посмотрела на него.
— Есть я. Если бы не доверяли, то не позволили бы мне войти, не раскрыли бы душу.
Ворон усмехнулся и покачал головой.
— Моя душа принадлежит Аширу, — сказал он. — Если она еще в теле, то давно мертва.
— Я так не думаю, — ответила Элиза. — Вы чувствуете боль, а без души это невозможно.
Ворон встал, подошел к ней и доверительно обнял.
— Спасибо, Элиза, — произнес он негромко. — За все добро, что для меня сделала. Но сейчас тебе лучше уйти. Я хочу побыть один.
Элиза отстранилась и по привычке поклонилась.
— Доброй ночи.
Вскоре в покоях погасли свечи, и император остался наедине со своей болью.
.
За спиной закрылась дверь. Стражи замерли на посту, Ливэн ушла спать. Ворон поселил ее в бывшей комнате Флоренсии, чтобы девушка всегда находилась рядом с госпожой и могла в любое время прийти по требованию.
Не зажигая свечей, Элиза дошла до кровати и забралась на нее, шурша юбками. Села, согнув ноги в коленях, и уткнулась в них лицом. Плечи задрожали, тишину комнаты нарушили тихие всхлипы.
Она этого не хотела. Боги свидетели, не хотела! В ушах набатом звучали предостережения Вермы и Эдварда. Но какой толк в чужих словах и голосе собственного разума, когда в игру вступает сердце? Сегодня рухнула последняя стена, и сильное, доселе неведомое чувство наполнило тело до кончиков пальцев. Поток, долго сдерживаемый разумными установками, вырвался на свободу и подчинил себе волю Элизы.