— Наш дом стоял на этом месте. — Ладонь Ворона покоилась на яйцевидном валуне, наполовину вкопанном в землю, и не заметном издалека. Трава надежно скрывала его от посторонних глаз. — Камень находился у нас во дворе. Никто не знал, откуда он взялся. Я часто рисовал на нем угольками солнце, людей, животных. Дождь смывал рисунки, а я наносил их снова и снова... До наших дней дожили только я и этот камень. Деревни и поля, в котором погибли родители, давно нет. — Он поднял руку и посмотрел на ладонь, словно стараясь что-то разглядеть на ней. — Больше тысячи лет я пытался вычеркнуть из памяти свой дом. Пока жил на Востоке, получалось о нем не думать, но, поселившись здесь, я снова вспомнил.
— Поэтому вы всегда отдыхаете в этом лесу? — сочувствующе спросила Элиза.
Ворон кивнул и посмотрел на небо. Там в свободном полете парила небольшая птица.
— Всякий раз, приходя к реке, я думал, что заставлю себя ее пересечь. И всякий раз не решался. Только смотрел в лесную чащу с противоположного берега и ничего не делал. Лишь иногда, в облике ворона, пролетал над этим местом, садился на верхушку березы и подолгу смотрел вниз, не осмеливаясь спуститься. — Он перевел взгляд на Элизу. — Сегодня я впервые решился сюда прийти. И, думаю, зря.
— Почему? — спросила Элиза, подойдя к камню и положив на него руку. Он оказался теплым.
— Я чувствую их, — признался Ворон, не глядя на Элизу. — Родителей. Чувствовал и там, на берегу, их присутствие, но здесь оно невыносимо. Я почти слышу осуждения. Я поверил убийце и предал семью. Избавился от всего, что связывало меня с ней, даже от имени.
Элиза с улыбкой повернулась к нему.
— Вы не можете вернуть родителей, но можете вернуть имя.
— Нет. — Ворон покачал головой. — Слишком поздно. Мир его не примет.
— Но я принимаю. — Его взгляд метнулся к Элизе. — Начните с малого. Не запрещайте людям, которым оно известно, произносить его. Может, для мира вы останетесь Вороном, но рядом будут те, кто не позволит вам потерять себя. — Она вздохнула и невидящим взглядом посмотрела на ладонь, поглаживающую серый камень. — Двадцать один год я прожила под чужим именем. Все звали меня Ханной, и я думала, что так будет всегда. Но потом Верма Блант рассказала, что бо́льшая часть моей жизни была ложью. Первое время я не знала, как с этим жить. Не знала, кто я и как к себе обращаться. Но потом привыкла к Элизе. Сейчас я не откликнулась бы на Ханну. Это имя вдруг стало чужим. — Она посмотрела на Ворона. — Пусть люди зовут вас, как хотят, но не отрекайтесь от себя им в угоду. Вас назвали Рэйганом, так будьте им. Хотя бы для тех, кто знает правду.
Лицо императора расслабилось, взгляд посветлел. Легкая улыбка тронула губы.
— Я мечтал, что однажды о Рэйгане Кроу узнает весь мир, — доверительно сказал он. — И родители мечтали о том же. Они восхищались моим даром и пророчили славу великого лекаря. Хотели, чтобы я служил при дворе какого-нибудь короля, разбогател и удостоился упоминания в летописях. — Он помрачнел. — Могли ли мы тогда предположить, что мир узнает меня совсем другим человеком — тираном, захватчиком, убийцей? И имя, которым я так гордился, никогда не станет известным?
Элиза подошла к нему и несмело посмотрела в глаза.
— Пусть вы убийца и захватчик, но в вашем сердце есть доброта. Внутри вас все еще живет тот мальчик, который мечтал излечить всех больных на свете. Не теряйте его. Сколько бы зла ни совершили, добро вам тоже не чуждо.
От взгляда Ворона Элизе стало не по себе, и она отвернулась.
— Почему ты так добра ко мне? — прозвучал вопрос за спиной. — Я убил твою семью, избил тебя, часто расстраивал. Почему всякий раз прощаешь меня, спасаешь и сочувствуешь? Я вижу, что это не притворство, но не могу понять причину. Объясни.
Как же хотелось сказать правду! Выкрикнуть ему в лицо, облегчить душу. Но вместо этого Элиза, набрав в грудь воздуха, повернулась к Ворону с невозмутимым спокойствием в глазах.
— Вы знали, кто я; подозревали, зачем пришла во дворец, — сказала она. — И все же не убили. Вместо этого спасали жизнь, защищали и наставляли. Поэтому я не могу отвернуться от вас. Никто, кроме Вермы и Эсмиры, не сделал для меня столько добра, сколько сделали вы. — Выдохнув, она вдруг ощутила бессилие. Напряжение и бешеное биение сердце ослабили ее так, что стало трудно стоять на ногах. — Если не возражаете, давайте вернемся? Я устала.
Они вернулись к реке и скоро отправились во дворец. Оказавшись в покоях, Элиза упала на кровать и закрыла глаза. Возможно, она только что упустила единственный шанс раскрыть перед Вороном душу. Но у нее не хватило храбрости. И вряд ли когда-нибудь ее будет достаточно, чтобы рассказать правду, медленно убивающую Элизу изнутри.