Больше никто не стрелял. Главнокомандующий понял, что выстрелы в него были предупреждающими. Или стрелы были посланы с целью испугать. Но куда уж дальше? Сорок пять кораблей попали в ловушку. Плотным кольцом враги окружили их, и кольцо это постепенно сжималось. Они наступали уверенно, без страха. Значит ли это, что северянам известен исход шторма, в который попал имперский флот? Вдруг они знают, что Ворона нет, и некому использовать против них магию?
Тамир Ансари вновь подумал о вражеских стрелах. У них были железные наконечники. Никакой бронзы. То, что метились именно в него, генерал давно понял, а теперь стало ясно, что враги не спутали его с Вороном. Конечно, они могли не знать о бронзе, но Ансари сомневался. Северный Альянс захватил Изетту, а там тайна Ворона уже ни для кого не является таковой.
Итак, стреляли в генерала. Целенаправленно. Значит, знали, что императора нет ни на одном из кораблей. Но как они это выяснили?
Корабли рассредоточились, пушки были приведены в боевую готовность, но на лицах солдат застыла тревога. Без Ворона они вряд ли одолеют армию противника. Та уничтожит численностью. Пусть им удастся потопить даже половину вражеских судов, но вторая половина потопит остатки флота Империи Ворона.
Битва еще не началась, но солдаты уже смирились с поражением.
***
Пятью часами ранее
Прохладный ветер ласково обдувал лицо и трепал подсохшие пряди волос. Приоткрыв глаза, Ворон ощутил легкое головокружение, — из-за лат его торс был приподнят, и голова только лбом касалась песка. Подтянув руки к груди, Ворон попробовал встать, но сил не хватило. Тяжело выдохнув, он снова упал лбом на мокрый песок.
Попытки с десятой все-таки удалось вытащить из воды нижнюю часть тела. Ноги сильно продрогли и почти не шевелились. Кое-как, ползком и с частыми передышками Ворон выбрался на сухой песок и перевернулся на спину. Яркое солнце ударило в глаза, и он поморщился. Затылок пронзила тупая боль.
Еще через минуту получилось сесть. Перед глазами двоилось. Стерев тыльной стороной ладони песок со лба, Ворон огляделся. Судя по всему, он попал на какой-то остров. Прежде он здесь никогда не бывал. То, что никто до сих пор не вышел на берег, намекало: этот остров необитаем.
Силы понемногу возвращались, а вместе с ними усиливался голод. С момента отплытия из Радосса Ворон ничего не ел. Неизвестно еще, сколько времени он пролежал без сознания. Мозг пронзили обрывки воспоминаний: он пытается остановить шторм, что-то больно бьет по голове, темнота, пробуждение под водой, нехватка воздуха, попытки выплыть, солнечный свет, снова темнота...
Он не помнил, как поднялся со дна и доплыл до суши. Не помнил, сколько времени провел под водой. Может, час, может, больше. Оказывается, он способен надолго задерживать дыхание. Но Ворон подозревал, что сама вода его спасла. Много лет он потратил на ее приручение, но теперь стихия подвластна ему. Своих сил не хватило бы, чтобы подняться со дна вместе с тяжелыми доспехами; чтобы не захлебнуться и не стать раздавленным на глубине, куда даже не всякая рыба спускается. Скорее всего, сам того не осознавая, он призвал на помощь воду, и та откликнулась.
Сейчас страшное позади. Хотя, как сказать? Оглушение и падение в океан не были самым страшным. Хуже то, что сейчас может происходить у берегов Северного Континента. Без Ворона и особого груза, управлять которым может только он сам, флот обречен на гибель. Хорошо, если Ансари развернул корабли на запад и отправился домой. Но, зная генерала, Ворон в этом сомневался. Вероятнее всего, отчаянный боец поехал дальше. И повел на смерть остальных.
Появившиеся было силы улетучились, стоило подумать о судьбе флота. И об Элизе, которой, скорее всего, уже сообщили о случившемся. Сердце сжалось при мысли о ней. Захотелось немедленно полететь домой и сказать жене, что он цел и невредим, но Ворон не мог. Это займет много времени; к тому же сейчас он едва дышит. Как только вернутся силы, нужно лететь на Север. Если его воины там — а в этом Ворон уже не сомневался, — необходимо им помочь.
Если, конечно, будет еще кому помогать.
.
С неимоверной радостью Ворон сбросил с себя тяжелые латы и вдохнул полной грудью. Он до сих пор не понимал, почему не оставил их на дне океана. Видимо, там, на глубине, еще и после удара, он плохо соображал. Вот и усложнил себе подъем — да так, что до сих пор еле стоит.