Коломиец воскликнул невольно:
– Но это же... ужасно! Если простой народ будет судить, кого сажать, кого расстреливать, то у нас фонарных столбов не хватит для повешенных!..
– На балконах можно, – предложил Коган. – Мне дед, кстати, потомственный москвич, рассказывал...
Я с неудовольствием признался:
– Перегибы будут. Но с другой стороны, как завоевать доверие народа быстро и надежно?.. Ведь народ, который верит своим вождям, тот и работает лучше. И пьет меньше. И страну защищает по-настоящему, а сейчас кому она нужна?.. Мы не то, что от Чечни, от племени тутси не отобьемся, если вдруг захотят захватить всю Россию. Если не хотим, чтобы мы и народ были отдельными категориями... я выражаюсь ясно?.. тогда надо привести в соответствие нормы права с нормами общества, Понимаю, сейчас даже вы на меня всех собак спустите, но если во всем западном мире дикость... то у нас она удесятеренная, устократненная. Чечня так прекрасно дралась потому, что у нее, как у нас еще при князе Святославе, нормы права совпали с нормами народа.
Краснохарев нахмурился:
– Я не успеваю за вашей мыслью. Вы ведь не практик, а теоретикам свойственная этакая прыть необыкновенная в мыслях.
– Для... – сказал я, сделал паузу, пояснил, – для Краснохарева поясняю. Когда в Чечне под прицелом телекамер расстреляли по суду шариата убийц и насильников, то во всем мире поднялась буря возмущения. Но вы слушали этих людей? Я слушал наших депутатов и следил за их лицами. Как они красиво и книжно клеймили это средневековье! А придя домой, каждый... да-да, почти каждый, наверняка девяносто девять процентов!.. говорил дома на кухне жене и собаке, что как бы здорово такое же в Москве! Тысячами надо бы к стенке...
По их смущенным лицам видел, что и они дома, на кухне... Краснохарев помялся, сказал с неудовольствием:
– Странные вы речи ведете, Виктор Александрович! Одно дело думать, другое – говорить.
– Мы ж политики, – подтвердил понимающе юркий Коган.
Краснохарев посмотрел холодно:
– Мало ли что я о вас, Виктор Александрович, думаю... да и сам не хотел бы прочесть ваши мысли обо мне, честно скажу. А вот в поведении мы все здесь люди корректные, даже вон Коган временами... да, временами. Так и с законами! Мало ли что мне хочется, а поступать надо... э-э... как надо.
Они переглядывались,
– А как надо? – спросил я. – Сейчас юриспруденция оторвалась в такие заоблачные высоты, что у нас теперь два закона: по одному – преступника надо холить и лелеять, не дай бог синяк при задержании, обеспечить ему адвокатов, суд в полном составе, санаторные условия в тюрьме, а потом центр реабилитации с курортным режимом! Это в нашей-то голодной стране! А по другому: стрелять всех к чертовой матери. Только первый, абсолютно оторванный от жизни, почему-то имеет силу, а второй, который поддерживает весь народ, включая слесарей, инженеров и академиков, остается в пожелании. Вот и имеем общество, где всем на все наплевать, потому что народ видит, что власть в стране... да и в Западной Европе захватили какие-то марсиане, проводят какую-то странную политику...
Кречет крякнул, сказал с двусмысленной улыбкой:
– Нашим юристам в самом деле планы всемирного коммунизма бы строить! Я говорю о юристах всего Запада. Так же прекрасно и оторвано от жизни. Но в России так привыкли каждый шажок сверять с Западом, что сами уже в соплях путаемся. Когда говорят об общепризнанных нормах, то само собой имеются в виду нормы Запада. Виктор Александрович сослался на расстрел в Чечне, но это только потому, что для нас новинка – как же, в цивилизованной России! – хотя на самом деле по всему Востоку, а он постарше, побольше и даже побогаче крохотной Европы, ставят к стенке даже за воровство. Потому там воруют раз в столетие... Да, приняв законы Запада, мы вбили клин между властью и народом. Если же начнем расстреливать бандитов, то народ, конечно, поймет и одобрит, а вот интеллигенция...
– Повопит, – сказал я быстро. – Но только друг перед другом. Я ж говорю, каждый интеллигент сам бы стрелял... нет, конечно, сами ручки марать не изволят, но жаждут крови! А поговорят только из комплекса псевдообразованности. Чтоб Европа вдруг да не думала, что в России все такие дикие, Камю не читают... Просто, мол, в дикой стране живут, где правят всякие самодуры-кречеты. Но, голову даю на отрез, на самом деле такую резню примут с удовольствием. А мы получим поддержку всего народа. Не нынешнюю, пассивную, а... реальную!
Коган поежился:
– Погромы будут?
Краснохарев покосился рассерженно:
– Как вам все неймется! Двух зайцев одним камнем! И лишний раз покричать в свое удовольствие, что евреев обижают, и в Израиль загнать еще пару миллиончиков наших сограждан. А то не едут, проклятые. Там самим пахать придется, а тут на хребте русского народа ездиете...
Кречет хмыкнул:
– Тут на днях один был на приеме. Из высших сионистских... Нельзя ли, мол, как-нибудь пару погромов. Хотя бы где-нибудь на окраине. В Перми беремся организовать сами. А то в Израиле рабочих рук не хватает, а палестинцы, что у них работают, то и дело с бомбами за пазухой приходят.
Сказбуш спросил с интересом:
– И что ответили?
– Да так, – ответил Кречет туманно. – Смотря что пообещают взамен. Поддержку в отношениях со Штатами, отсрочку долга Нидерландам, еще мелочишка, о которой пока говорить рано. А мы, что ж... Вон Коган горит желанием послужить далекой прародине. Его и вздернем.
Коган поежился, потрогал шею:
– Да я как-то не очень горю...
– Зато памятник поставят, – утешил Краснохарев злорадно. – А мы, скорбя, такой агромадный венок притащим! С лентами. Хоть красными, хоть черными. А хоть с голубыми. Это ж не за какую-то Россию пострадаешь, а за свой Израиль!
Коган вздохнул:
– Ладно, уговорили. Если венок большой...
А Сказбуш сказал с неудовольствием:
– Что погромы... Морду набить, подушку распороть... Вон на Украине так всегда от мала до велика всех под корень! Начиная со Святополка Окаянного и через Хмельницкого и гайдамаков до Петлюры и Бандеры. Вы уж, Платон Тарасович, торгуйтесь как следует! Они что угодно дадут за то, чтобы им свой Израиль людьми пополнить. Хоть половину американского флота, хоть любой штат к России присоединят на правах Татарии. Кстати, у них тоже не церемонятся. А с террористами так вовсе никогда в переговоры не вступают! Штурм, и все! При задержании живья не остается...
Он завистливо вздохнул. А Коломиец посмотрел на меня косо, сказал негромко, но с такой умелой актерской значительностью, что услышали все:
– Как сказал Цукерман... или Цукерник, уж не помню точно:
Возглавляя партии и классы,
Лидеры никак не брали в толк,
Что идея, брошенная в массы, –
Это девка, брошенная в полк.
Сказбуш хмыкнул, но было видно, что благосклонно слушает и поддерживает министра культуры. А когда тайная полиция поддерживает культуру, то по моей толстой волчьей шкуре сразу бегут мурашки размером с камчатских крабов. Тайная полиция не бывает хорошей, зато культура не только бывает полицейской, но еще как бывает!
– Это сказал Губерман, – поправил Сказбуш снисходительно, но выпрямил спину и посмотрел орлом, все ли заметили, что глава ФСБ поэзию знает лучше министра культуры. – А что до идей, так всегда было. Как с идеями христианства, коммунизма, пуританства. Во что выльются идеи господина... или товарища Никольского уж не знаю, не знаю. Но памятник не поставят, точно. Может быть, как с Кромвелем: через сто лет выроют скелет и вздернут. А может, иконы нарисуют! Красивого такого, с благородным лицом и орлиным взором. Который даже в компьютерные игры резался без кодов и солюшенов.