Профессор очень смеялся. Может быть, над этой нахальной остротой, а может быть, вспомнил и свою молодость, но домой я шел все-таки с долгожданной «троечкой». И вот теперь мне совершенно ясно: предмет этот я не знаю. В голову не могло тогда прийти, что именно этому предмету я буду когда-нибудь обязан раскрытием преступления. И хочется теперь сказать: «Мне стыдно перед вами, профессор, но я обещаю, что непременно разберусь во всем, и вам не придется за меня краснеть».
Я вышел из здания прокуратуры и остановился, пораженный своим открытием: стройный тополь, шумевший перед окнами моего кабинета, был такой совершенный по форме, такой изысканный по цвету, что на его фоне здание прокуратуры с обшарпанными стенами выглядело сараем. Мне даже показалось, что тополь шумел ворчливо, будто упрекал. Я подумал: прокуратура — мой дом… В прокуратуре происходят процессы справедливые, значит, чистые. Надо привести здание в соответствующий вид.
…Начинало смеркаться. В небе загорелась звездочка, то это была за звездочка и как она звалась, я не знал, но потому, что я шел один, свет ее принадлежал только мне. На память пришли стихи:
Интересно, а когда зажгутся другие звезды, узнаю ли я мою звезду среди них? Будет ли она ярче других? Будет ли она так же светить мне? Я шел не спеша. Давно миновал свой дом, прошел новостройки и очутился на окраине городка. Поле дышало молодыми хлебами и казалось живым… Звезд стало много, но мою звезду я узнавал теперь без труда. Прозрачная луна медленно поплыла на свидание к лесу, черневшему бархатной каймой вдали, поливая поле ясным желтоватым светом… Почему-то вспомнилась фраза из учебника по судебной бухгалтерии: «Для следователя бывает очень важно найти лист из "черной бухгалтерии"…»
«Лист-то у меня такой есть, — ответил я сам себе, — и даже не один, их много нашли у продавца Пинчуковой при обыске, да толку что: не знаю, как их расшифровать…»
Я сидел дома за рабочим столом, когда жена вернулась с генеральной репетиции. Проходя мимо моего стола, остановилась и сказала:
— Я помню, прокурор, как любил ты вглядываться в московское звездное небо. А ты когда-нибудь взглянул на районное ночное небо?
— Взглянул, моя звездочка, именно сегодня! Ты была все время со мною.
— Да?.. Тебе было хорошо?
— Еще бы!..
— Ага, ну что ж, раз так, завтра мы это повторим. Идет?
— Конечно, обязательно…
В полночь я вышел на улицу, дошел до колодца на окраине, вылил на себя целую бадью ледяной воды и, прибежав домой, растерся полотенцем и с наслаждением влез в свитер, связанный мне Анной Михайловной. Когда только успевает она? Все вечера находится в Доме культуры и при этом часто бывает и в командировках с драмколлективом в дальних совхозах…
Снова сел за стол и опять стал перелистывать информационные материалы о следственной практике за многие годы, незаметно заинтересовался, окончательно стряхнув с себя романтические наваждения.
К утру нашел то, что искал. Тогда разложил все листы и неожиданно для самого себя превратился из прокурора в бухгалтера.
Я считал и подсчитывал, подсчитывал и считал. Конечно, можно было поручить эту работу кому-нибудь другому, той же Екатерине Степановне — моему помощнику. Но я хотел во что бы то ни стало сам дойти до сути дела, потому что, во-первых, мне придется еще не раз этим заниматься. Ну и, безусловно, угрызения совести за халтурный экзамен я должен был погасить.
Мое упорство победило. Еще совсем недавно непонятные мне цифры обрели смысл. Я почувствовал себя чуть ли не Архимедом. Все говорило за то, что восемь тысяч рублей были похищены по хлебобулочным изделиям. Далее речь идет только о хлебе. А вся недостача в магазине, по всей вероятности, превышала пятнадцать тысяч!
Цифра так меня ошарашила, что, забыв о времени, набрал телефонный номер — решил поразить следователя Ямочкина, но его телефон молчал: все еще шел ремонт кабеля.
Это ничего, что ночь прошла без сна. Другие ночи я буду безмятежно спать, потому что кто-то благодаря моим сегодняшним стараниям станет жить лучше и спокойней.
И тогда мы с Анной Михайловной непременно пойдем смотреть ночное, районное, как она выразилась, небо. А завтра — нет.