Ночь помогла мне забыть все те страшные события, которые предсказывались в ней: смерть Кольбера, Муре (он же Фуке), и то, что не обойдется без яда, и горячка, и ядоносные болезни, жертвами которых стали Пеллегрино и Бедфорд, и «спрятанное сокровище», которое отыщется в начале месяца – видимо, письма, хранимые Кольбером в своем кабинете и похищенные Атто, – и «страшные сотрясения земли», и «взрыв подземных огней», уже затронувший здание «Оруженосца». И наконец, предвидение, касающееся осады Вены: «осада городов и сдача крупного укрепленного места», предсказанные Али и Леопольдом Австрийским.
Я задал себе вопрос: «Хочется ли мне знать, чего еще ожидать в последующие дни?», и у меня тут же свело живот, что было явным признаком того, что нет, с меня хватит. Лучше уж вернуться назад. Я стал листать книжку в обратном направлении, и мой взгляд приковала к себе последняя неделя июля, начинающаяся с 22-го числа.
На этой неделе послания миру будут исходить от Юпитера, управляющего королевским домом, который, проходя третий дом, шлет множество знаков; возможно, через болезнь кого-то могущественного королевство погрузится в слезы.
Кто-то из сильных мира сего должен был умереть в конце июля. Ни о чем таком я не слыхал и обрадовался приходу Кристофано: может, он что-нибудь знает.
Но и Кристофано ни о чем таком не слыхивал, зато снова поразился тому, какой ерундой, не имеющей ни малейшего отношения к нашему нынешнему положению, занят мой ум: то астрология, то судьбы сильных мира сего. Слава Богу, я успел сунуть книжонку под тюфяк. Было приятно уличить автора прогнозов в промахах и ошибках, да притом немалых. Предсказанное не подтвердилось, а это означало: даже звезды нельзя считать непогрешимыми. Я облегченно вздохнул про себя.
Кристофано между тем изучал меня.
– Пора юности – счастливейшая в человеческой жизни, все душевные и телесные силы на подъеме, в расцвете, – заговорил он отечески. – И все же не стоит злоупотреблять этим внезапным и порой неупорядоченным приливом сил, впустую расходуя их, – предостерег он меня, озабоченно ощупывая мешки у меня под глазами. – Подобное мотовство – не что иное, как грех, не меньший, чем общение с женщинами дурного поведения, – тут он многозначительно мотнул головой в сторону башенки, где проживала Клоридия, – недолго и французскую болезнь подцепить.
Уж кто-кто, а он-то в этом разбирался, ведь ему приходилось не раз сражаться с нею, пуская в ход тяжелую артиллерию: наиглавнейшее из снадобий – меркуриальную мазь!
– Простите, – перебил я его, чтобы увести разговор с этой усеянной шипами дороги, – и меня еще один вопрос: может, вы знаете, чем болеют крысы?
Кристофано хохотнул:
– Ну теперь понятно. Постояльцы забросали тебя расспросами, нет ли в «Оруженосце» крыс. Так?
Я изобразил на лице нечто вроде улыбки, которая меня ни к чему не обязывала.
– Так как же: есть здесь крысы или нет?
– Святые угодники, мало ли я чищу…
– Знаю, знаю. В противном случае, то есть если б мне попалась дохлая крыса, я бы вас всех предупредил…
– Но о чем?
– Ну как же, мой мальчик, ведь крысы первыми заболевают чумой. Гиппократ рекомендовал не прикасаться к ним, и в этом с ним были согласны его последователи – Аристотель, Плиний и Авиценна. Согласно географу Страбону, в Древнем Риме все, от мала до велика, знали, что появление больных крыс на улицах – признак эпидемии. Тот же Страбон пишет, что у итальянцев и испанцев было принято одаривать тех, кто убивал их в больших количествах. В Ветхом Завете рассказывается, как филистимляне, измученные наростами, обратили внимание на небывалое нашествие крыс на их поля и селения[141]. Стали расспрашивать своих жрецов и прорицателей, и те ответили, что некогда крысы уже опустошили землю и что надобно умилостивить Бога Израилева. Сам Аполлон, божество, которое, разгневавшись, насылало чуму, а успокоившись, прекращало ее, в Греции прозывался Сминфей – «Мышиный», в смысле – поражающий мышей и им подобных. В Иллиаде Аполлон Сминфей помогает троянцам и его стрелы во время Троянской войны девять дней несут в лагерь ахейцев чуму[142]. Эскулапа изображали с мертвой крысой у ног.
– Так, стало быть, крысы – разносчики чумы! – ужаснулся я, припомнив все те трупы, которые попались нам на нашем пути этой ночью.
– Не теряй самообладания, мой мальчик. Этого я не говорил. Я лишь изложил тебе верования древних. Сегодня на дворе, слава Богу, 1683 год, и современная наука сделала большой шаг вперед. Чуму вызывают не эти мерзкие твари, а, как я тебе уже говорил, порча природных мокрот, проистекающая прежде всего от гнева Господа нашего. А мыши и крысы заражаются чумой и умирают от нее точь-в-точь как люди. Не нужно к ним прикасаться, как учил Гиппократ.
– Как распознать крысу, больную чумой? – спросил я, заранее страшась ответа.
– Лично мне не доводилось никогда видеть ни одной. Из рассказов отца, наблюдавшего их, я понял, что они бьются в конвульсиях, глаза у них краснеют и выходят из орбит, их берет колотун и они пищат.
– Как отличить эту болезнь от прочих?
– Проще простого. Совершив пируэт и харкая кровью, крысы падают замертво. Трупы раздуваются, усы коченеют.
Я похолодел. У всех крыс, на которых мы натыкались в подземных галереях, горлом шла кровь. Одну из них Джакконио даже показал нам, приподняв за хвост!
За себя-то я страха не испытывал, я ведь был все одно что заговорен от чумы своим особым физическим строением, но, видимо, в городе и правда начиналась эпидемия, если судить по количеству дохлых грызунов под землей. Возможно, на карантин были закрыты и другие постоялые дворы, и дома, и там царил такой же страх, как у нас. Изолированные от всего города, мы пребывали в неведении. Я спросил Кристофано, как он считает, распространяется ли в городе чума.
– Ничего не бойся. За последние дни мне несколько раз удалось разговорить часовых, что стерегут подходы к «Оруженосцу». В городе не выявлено больше ни одного случая заболевания. И нет никакого резону не доверять этим сведениям.
Пока мы с Кристофано спускались в кухню, он предписал мне послеобеденный отдых с предварительным растиранием груди и приемом внутрь его чудодейственного ликера.
Оказывается, Кристофано приходил поставить меня в известность, что берет на себя обязанность приготовления пищи для постояльцев и намерен отдавать предпочтение простым и обладающим очистительным действием блюдам. Но пока он еще нуждался во мне: отужинав выменем, многие мучились сильнейшей отрыжкой.
Первое, что мне бросилось в глаза на кухне, был большой стеклянный колокол с носиком в роде перегонного куба, поставленный на кастрюльку, из которой шла жуткая вонь. «Сера», – сразу определил я. В кубе только что начался процесс дистилляции растительного масла. Лекарь выбрал пузырек, формой напоминающий лютню, и принялся постукивать по нему кончиками пальцев, извлекая легкий звук.
– Слышишь? Полная настройка служит для того, чтобы прокаливать купоросное масло, потребное нам для смазывания бубонов горемыки Бедфорда. Будем надеяться, они наконец созреют и лопнут. Купорос ведь очень едок и жгуч. Черный и маслянистый, он является отличным прохлаждающим средством. Римский купорос, которым я, будто предчувствовал, запасся накануне карантина, – лучший из всех, поскольку хранится в железной посуде в отличие от немецкого, хранящегося в медной.
Я ни бельмеса не понял из того, что услышал, кроме разве того, что Бедфорду не полегчало.
– Для улучшения пищеварения наших постояльцев ты поможешь мне приготовить ангельский электуарий, который благодаря своим атрактивным качествам справляется со всеми желудочными недомоганиями: опорожняет желудок, заживляет язвы, утишает боли. Он также показан при катаре и зубной боли.
142
Одно из многочисленных имен Аполлона Сминфей – «Мышиный», защитник от зла и болезней. Описанный эпизод: Гомер, II. 1,43—53