Но уж совсем невероятным было то, что он смог так быстро вернуться, ведь когда мы удрали из дома Тиракорды, он еще там оставался, кроме того, ему нужно было самостоятельно, без чьей-либо помощи одолеть все эти люки, лестницы, стараясь обходиться без света. Какой же выносливостью надо обладать, и это в его-то годы! – подумал я.
Недолго пришлось мне дожидаться Мелани. Он был вне себя от ярости, оттого что так глупо и смешно выдал себя Кристофано и пробудил подозрения у Дульчибени.
– А что, если он сбежит?
– Не думаю, что он так поступит. Он боится, как бы Кристофано не забил тревогу и не навлек на нас санкции Барджелло, а также как бы мы не последовали его примеру, обнаружив таким образом спуск в подземные галереи и путь к дому Тира-корды. Это непоправимым образом сказалось бы на его тайных планах. После сегодняшней ночи он попытается поскорее привести их в исполнение. Нужно быть начеку.
– Но зато какое открытие мы сделали, обнаружив письмо в его подштанниках! – добавил я, тут же придя в хорошее расположение духа. – Кстати, как вы так скоро разгадали, где тайник?
– Я смотрю, ты не большой любитель рассуждать. С кем прибыл сюда Дульчибени?
– С Девизе. И с Фуке.
– Так. А где Фуке прятал свои записи, будучи заключенным в Пинероло?
Я стал вспоминать все, что узнал час назад из рассказа Мелани.
– В стульях, за подкладкой платья и в исподнем!
– Ну вот, видишь.
– Это значит, что Дульчибени известно о Фуке все. Аббат кивнул так, словно речь шла о чем-то очевидном.
– Значит, он солгал представителям Барджелло в то утро, когда нас закрывали, что познакомился со старым французом незадолго до этого.
– Видимо, да. Такое знание мельчайших подробностей, связанных с Фуке, свидетельствует о том, что они давно знали друг друга. Не забывай, по истечении двадцати лет, проведенных в тюрьме, здоровье Фуке было скверным. Не думаю, что он много разъезжал перед тем, как обосноваться в Неаполе. Он наверняка искал забытый Богом уголок, где бы хозяйничали янсенисты, оголтелые враги Людовика XIV, а в Неаполе они основательно пустили свои корни.
– Там-то он и познакомился с Дульчибени, которому открылся, – довершил я рассказ Атто.
– Верно. Их дружбе уж почитай года три, а не два месяца, как он нам тут плел. Теперь уж с Божьей помощью мы с тобой докопаемся до сути.
Тут мне пришлось сознаться аббату, что я не совсем понял, что за письмо мы только что извлекли из подштанников.
– Мой бедный друг, тебе никак, ну никак не обойтись без духовного наставника. Ну да ладно. Когда ты станешь газетчиком, он тебе потребуется не меньше.
Как я уже знал, встреча Атто с Кирхером произошла четыре года назад, когда рассудок великого ученого уже окончательно помутился. Найденное нами письмо было, судя по всему, результатом жалкого состояния, в котором тот пребывал: оно было по-прежнему адресовано суперинтенданту финансов Никола Фуке, словно с тем так ничего и не произошло за последние десятилетия.
– Он утратил чувство времени, – объяснил Атто, – как многие старые люди, впадающие в детство.
И все же содержание письма не оставляло места сомнениям. Мысленно прощаясь с земным бытием, Кирхер обращался к своему другу с последним прости. Да и то сказать, Фуке был единственным из сильных мира сего, кто поверил в его теории. Мало того, движимый восхищением, суперинтендант некогда бросился к ногам Кирхера, услышав в его изложении суть величайшего из открытий: secretum pestis.
– Кажется, я понял! – не удержался я. – Речь идет о трактате Кирхера, посвященном чуме. Дульчибени ведь говорил об этом в самом начале карантина: согласно теории Кирхера, чума разносится не за счет миазмов и вредоносных мокрот, а крошечными существами – vermiculi animatis или что-то в этом роде. Это и есть, наверное, секрет чумы: невидимые vermiculi.
– Ты глубоко заблуждаешься, – отвечал Атто. – Теория vermiculi никогда не являлась тайной. Кирхер опубликовал лет тридцать назад труд на эту тему: «Scrutinium phisico-medicum contagiosae luis quae pestis dicitur». Письмо же, которым владеет Дульчибени, во сто крат важнее. Кирхер заявляет в нем, что он умеет praevenire, regere и debellare.
– То есть предупреждать, подчинять себе и побеждать чуму.
– Прекрасно. Таков secretum pestis. Однако дабы не забыть, что я прочел, прежде чем явиться к тебе, я зашел в свою комнату и записал ключевые фразы.
С этими словами Атто развернул передо мной лист бумаги, на котором были нацарапаны слова и обрывки фраз на латыни:
secretum morbimorbus crescit sicut mortalesaugescit patrimoniumsenescit ex abruptoper vices pestis petit et regrediturad infinitum renovatursecretum vitae arcanae obices celant
– Кирхер считал, – принялся переводить и объяснять мне Атто, – что болезнь рождается, стареет и умирает так же, как люди. Но питается она за счет них: будучи молодой и сильной, делает запасы, накапливает богатства, так сказать, по примеру жестокого государя, присваивающего себе имущество своих подданных, и с помощью эпидемий добивается неисчислимых жертв. Затем слабеет и идет на спад, все одно как пожилой человек на закате своих дней. И потом умирает. Эпидемии цикличны: осаждают народы, отступают, снова атакуют несколько лет спустя, и так ad infinitum [167].
– Стало быть, это что-то вроде… устройства, не прекращающего вращаться по замкнутому кругу.
– Так и есть. Цепная реакция.
– Но в таком случае чуму не искоренить, как бы ни обещал Кирхер.
– Это не так. Можно изменить цикл, прибегнув к secretum pestis.
– А каков механизм его действия?
– Из прочитанного я уяснил себе: есть secretum morbi – тайна, как возбудить и распространить чуму, и secretum vitae – тайна, как с ней бороться.
– Порча и противоядие от нее?
– Вот именно.
– Каковы же они на практике?
– Этого я и не понял. Или вернее, Кирхер этого в письме не объяснил. Он делает основной упор на том, что цикл чумы на завершающей стадии представляет собой нечто неожиданное, таинственное, чуждое медицине: достигнув пика, болезнь senescit ex abrupto, то есть резко идет на спад.
– Ничегошеньки-то я не понимаю, – огорчился я. – Странно. Отчего же Кирхер не обнародовал это свое открытие?
– Может, боялся, что кто-нибудь возьмет да и использует его во вред людям. Стоит только передать рукопись печатнику и можно лишиться приоритета ценного открытия. А попади подобное открытие в злые руки, представь, какими несчастьями это могло бы обернуться для целого мира.
– Какое же уважение должен был питать Кирхер по отношению к Фуке, чтобы довериться ему одному!
– Достаточно было лишь раз побеседовать с Белкой, чтобы подпасть под ее чары. Однако Кирхер добавляет, что secretum vitae скрыт за arcanae obices.
– Arcanae obices. Что означает – таинственные препятствия, неведомые преграды. На что же он намекает?
– Ума не приложу. Это термин из лексикона то ли алхимиков, то ли спагириков. Кирхер разбирался в религиях, обрядах, суевериях и чертовщине всего мира. Если только arcanae obices не закодированное выражение, которое Фуке мог расшифровать по прочтении письма.
– Но мог ли Фуке получить его, находясь в Пинероло?
– Неплохо, мой мальчик. Ты делаешь успехи. И все же как-то ведь оно к нему попало, раз мы нашли его в вещах Дульчибе-ни. Тому есть лишь одно объяснение: тот, кто контролировал его переписку, позволил ему получить это письмо.
Я хранил молчание, не смея сделать вывода.
– И человек этот не кто иной, как Его Величество король Франции, – добавил Атто, сглотнув, словно испугавшись смелости собственного предположения.
– В таком случае, – я еще колебался, – secretum pestis…
– Да, это и есть то, чего добивался король от Фуке.