Ночь холодная, а в комнате нечем дышать.
Он нажал на разбухшие створки окна и распахнул их — прямо в темноту, пронизанную косыми полосами лунного света. И в этом свете увидел ее, как живую, — голубоватая от луны, стоит за калиткой и улыбается. Почудится же такое!
Но она не собиралась исчезать. Она открыла калитку, нащупав рукой щеколду, и зашагала к нему сквозь полосы лунного света, заложив руки в карманы широкого светлого пальто, пригнув голову в светлой шапочке, похожей на шлем.
— Почему вы не пришли? — спросила она так, будто они виделись вчера или сегодня днем. — Я ждала вас больше часу. Дайте же руку! — Она запросто перебралась через подоконник. — У вас такое лицо, словно я спустилась к вам с луны по веревочной лестнице.
У нее был очень деловой вид — в шлеме, руки в карманах. А он никогда еще не терял дара речи так безнадежно, никогда не был так неуклюж.
Татьяна Николаевна сама прикрыла створку окна, села у стола, свободно положив ногу на ногу.
— Так почему же вы не пришли?
Из всех возможных ответов он выбрал самый нелепый:
— Я все равно, вероятно, не успел бы.
— Допустим! Так вот, милый, безукоризненно вежливый Палька Светов! Известно вам — или неизвестно, — что послезавтра к вам приезжает разгромная комиссия наркомата?
— Н-нет.
— Приезжает. Насколько я поняла, отвратительная по составу и по цели. Олега Владимировича тоже включили, узнав, что он будет в Донецке.
Это было настолько серьезно, что он сразу забыл смущение.
— Вы не слыхали, Татьяна Николаевна, кто там еще?
— Слыхала и постаралась запомнить: кроме Олега Владимировича, там профессора Вадецкий и Цильштейн, инженер Катенин — его взяли как специалиста по технике безопасности. Здесь к ним подключатся местные профессора. Во главе — новый замнаркома Клинский.
— Так. А цель?
— Как я поняла, они хотят сменить руководство станции и отдать вас под суд в связи с этой… с этим несчастьем.
— Судить и надо, — грустно сказал он. — Федю Голь уже никто не вернет. А Сверчков… если он останется слепым — разве я сам себе прощу?
Татьяна Николаевна встала и погладила его по волосам.
— Этого можно было избежать?
— Нет. То есть… Теперь-то мы знаем, что нужно сперва продувать паром. На днях я повторил ту же операцию, и все сошло хорошо.
— Повторили?
— А что было делать? Когда идет опыт, без риска нельзя.
— Вы… сами?!
— Что же, по-вашему, рабочего послать, а самому спрятаться? Новую прививку врачи испытывают на себе. Иной раз и помирают.
Она снова провела рукой по его волосам, навертела на палец и подергала ту прядь, что всегда выбивалась на висок.
— Мне пора. Выходить будем через окно?
Перелезая через подоконник, она не забыла показать свои красивые ноги. И пошла впереди него, руки в карманах. Луна посверкивала в ее волосах.
Она снова была — ненаглядная. Ненаглядная, которая пришла к нему сама.
Он придержал калитку.
— Скажите… почему вы пришли? Я поступил как последний хам, вы прождали час — и пришли. Почему?
На ее голубоватом лице промелькнуло знакомое выражение не то ласки, не то насмешки.
— Я бываю легкомысленной… но я ненавижу подлость. Я подумала, что за сутки вы как-то подготовитесь. И если нужно подсказать Олегу Владимировичу…
— Пусть будет объективен и честен, вот и весь подсказ!
— Честности его учить не надо. Но бывает, что нужно понять какие-то хитрые ходы и неизвестные обстоятельства…
Нет, он и теперь не хотел ни в чем зависеть от ее мужа, какие бы ни грозили хитрые ходы.
Он отпустил калитку — и она быстро зашагала по улице. Ему всегда нравилась ее легкая, летящая походка. Он позволил себе поглядеть ей вслед, потом догнал и взял под руку. Ему хотелось сказать ей, что она хорошая, лучше, чем он думал, но вместо этого не без насмешливости спросил:
— Говорят, вы увлеклись производством алюминия?
— О-о, нисколько! Меня увлекает другое. Должно быть, во мне пропадает творец чего-то… хотела бы я знать — чего!
— Так узнайте, найдите, схватите! На кой черт пропадать?!
— Это не так просто. — Она помедлила и продолжила другим, кокетливо-беспечным тоном, который он ненавидел: — Вы понятия не имеете, как очаровательно… и как ужасно быть женщиной!
— Ничего подобного! Это зависит от…
Но она не захотела узнать, что от чего зависит. Она заговорила об Александрове и Трунине, передала от них приветы.