Он выдержал паузу, но, не дождавшись ожидаемой реакции, подчёркнуто недоумённо приподнял брови.
— Как, ни слёз, ни горестных воплей с твоей стороны? Впрочем, правильно, самое время подумать о себе. Итак, я жду ответа.
«Вы ошиблись!» — попыталась сказать Марта, но из пересохшего горла вырвался лишь невнятный сип. Нахмурившись, герцог подхватил с письменного стола серебряный кубок.
— Вот, выпей. Не бойся, в отличие от тебя, не имею привычки травить собеседников.
Послушно хлебнув, Марта закашлялась от неожиданности: горло обожгло вином, которое она сроду не пила, разве что на причастии в церкви, да и то — оно было разбавленным и всего-то ложечка, а тут… в волнении Марта хватанула от души. Даже в глазах поплыло.
— Можно… воды? — с трудом спросила она. С непривычки хмель ударил в голову и придал храбрости. Во всяком случае, хоть голос прорезался.
— Пей, что дают, — резко ответил мужчина. — И брось свои игры, я не собираюсь тут перед тобой вытанцовывать. Анна, ты же хитрая женщина, раз уж хватило сообразительности провернуть всю эту аферу; но уже пора понять, что разжалобить меня не получится. Я жду ответа: где оставшиеся письма?
Тянуть было нельзя. Вряд ли у Марты будет случай ввернуть словечко, чтобы хоть как-то оправдаться. Вот тут-то и пригодились вытверженные за дорогу слова. Начало заготовленной речи покатилось на удивление гладко.
— Я не та, за кого меня приняли, — быстро заговорила Марта, опасаясь, что её прервут. — Я простая деревенская девушка, господин герцог, меня зовут Марта… у меня даже фамилии нет, потому что отца нет, я незаконнорожденная, правда. Должно быть, я просто похожа на ту, кого вы ищете…
И запнулась. Слова кончились. Там, в возке, она ловко приводила доказательства того, что она — это она, а не чья-то сбежавшая супруга; но сейчас — в голове не осталось ни единой мысли. И, на беду свою, она даже не подумала, что слишком уж старалась пригладить свою речь, дабы не опростоволоситься… Вот эта правильность её и подвела.
— Так и думал услышать что-нибудь в этом роде, — угрюмо отозвался собеседник. — Ты совсем изолгалась, Анна. Что это за игры? Разве так говорит деревенщина? Ну-ка, скажи что-нибудь ещё. Серьёзно, скажи, что-то мне твой голос кажется странным. Тебе так старательно затыкали рот? Кляпом — или чем-то ещё?
Марта в отчаянии заломила руки.
— Вы всё равно не поверите! — вырвалось у неё. — Что бы я не сказала…
— Вот! — герцог торжественно поднял указательный палец. — Совершенно верно! Всегда поражался твоему неумению не замечать очевидных вещей. Говоришь, деревенская девушка? Святая простота… — Он медленно обошёл Марту по кругу, высокий, широкоплечий, она чувствовала себя рядом с ним этакой былинкой, которую вот-вот сломают и не заметят. — Ну, давай рассуждать логически. Ты выглядишь точь в точь, как моя жена; хоть и немного потрёпанная, похудевшая, но три дня в бегах — не шутка. На тебе платье моей жены, обручальное кольцо моей жены; письма, которые нашли рядом, были выкрадены моей женой… — Он возвысил голос. — И после этого ты ещё имеешь наивность… наглость, я бы сказал, заявить, что ты не моя жена? Хватит!
Последнее слово он словно выплюнул Марте в лицо, и та, невольно зажмурившись, пригнулась и вжала голову в плечи — ей показалось, что сейчас её ударят.
— Прекрати, — чуть ли не с ненавистью бросил герцог, — я тебя ещё ни разу пальцем не тронул… — Внезапно тон его переменился. — Что это? А ну-ка… к свету…
Цепко схватив Марту за локоть, он поволок её к столу, на котором горели в нескольких канделябрах свечи. Повернул спиной к себе, коснулся Мартиного затылка — как раз в том месте, где волосы были испачканы красным.
— Тебя что — били?
— Я — Марта, — невпопад чуть слышно отозвалась девушка. — Меня кто-то ударил по голове. Оглушил так, что я… как это называется? Без чувств упала, да. — От страха она начала сбиваться и путать слова. — Я ничего не помню — кто это был, может, и не один… Пришла в себя в лесной избушке, переодетая вот в это, — дёрнула манжету рукава. — А тут — ваши люди… Всё, — выдохнула. И прижала руку ко рту, сдерживая рыдания. Она боялась, что если сорвётся и заревёт в голос — тут-то её и побьют, наконец. А может — и ещё чего хуже. А ещё — боялась герцога, который отчего-то молчал, и пока она говорила — всё прощупывал шишку у неё на затылке, не побрезговал проверить.