– Перевод – далеко не всегда труд ученого схимника, – с упреком возразил Пенкрофт. – Взгляните хотя бы на сэра Генри Роулинсона. Ему пришлось висеть на скале, держась одной рукой, а второй срисовывать клинопись. Если бы его хватка подвела, он разбился бы насмерть.
– Но вы-то ведете речь о гойдельских текстах, спокойно лежащих на полках библиотеки в том конце коридора!
– Значит, вы отвергаете мое предложение?
Инди поразмыслил, прекрасно осознавая, что ждет его в случае отказа.
– Пожалуй, да. Мне непременно надо уехать.
Пенкрофт медленно кивнул.
– В таком случае, надеюсь, вы понимаете, что вместе с окончанием курса ваших лекций подходят к концу и ваши взаимоотношения с университетом.
ГЛАВА 2. ВЗГЛЯД СВЕРХУ
Во времена Чосера Лондон являл собой обнесенное Римской стеной поселение площадью в одну квадратную милю. Вскоре вокруг старого города пустили корни такие деревни, как Челси, Мейфейр, Мерилебон, Сохо и Блумсбери; мало-помалу город поглотил их. Хемпстед выделяется среди прочих районов Лондона открытыми взору пространствами; здесь же находится высшая точка города, известная под названием Парламентского холма.
Покинув кабинет Пенкрофта, Инди направился прямиком в Хемпстедскую пустошь, как называется здешний парк. Минуя широкие поля и сосновые рощицы, Инди наслаждался видами, радуясь тому, что покидает тесные аудитории, студентов и коллег-преподавателей. Наконец, впереди показался Парламентский холм. Инди принялся взбираться на него – таким способом он боролся с разочарованием и путаницей в мыслях. С холма можно будет взглянуть на город сверху – а может статься, и обозреть собственную жизнь.
Достигнув вершины, Инди оглядел сеть извилистых улочек, вдоль которых выстроились особняки и террасные коттеджи. Белая штукатурка и красный кирпич фасадов радовали глаз приятным разнообразием, соседствуя с зеленью плюща и остролиста в палисадниках. Инди поискал взглядом Вентворт-плейс, где Джон Китс написал «Оду греческой вазе», «Оду Психее», «К осени» и прочие стихотворения. Подняв глаза к далеким шпилям и башням, Инди вдруг осознал, что с этого дня Лондон выглядит для него несколько иначе. Он не только обозревает город с высоты, но и думает о нем в прошедшем времени. Жизнь Инди в Англии подходит к концу, будто прочитанная глава. Он еще будет скучать о ее героях и сюжете, но уже готов перевернуть страницу. Как и в прежние годы, нынче летом предстоит уехать отсюда, но на сей раз уже не вернуться осенью.
Присев отдохнуть, Инди извлек из заднего кармана письмо Шеннона. Полтора года назад, после смерти отца, Джек вернулся в Чикаго. Подробностей Инди не знал, но по оброненным Джеком репликам домыслил, что смерть эта вызвана отнюдь не естественными причинами или несчастным случаем. Семейство Шеннонов промышляло темными делишками, и смерть от пули для них равноценна своеобразному производственному травматизму.
Инди несколько раз писал Шеннону, но в ответ получил лишь пару писем. Это письмо было первым после того, в котором Шеннон выражал сочувствие по поводу смерти Дейрдры. О своей жизни в Чикаго Джек не сообщал почти ничего, кроме того, что регулярно играет в джаз-оркестре какого-то ночного клуба на Южной стороне. Вскрыв конверт, Инди развернул письмо, датированное вторым мая, и быстро прочел его.
Дорогой Инди!
Извини, что так мало писал. Мне даже не на что сослаться – просто как-то с головой ушел в музыку и прочие дела. Теперь я пять вечеров в неделю играю в «Гнездышке», что на углу Тридцать пятой и Стейт-стрит. Тебе бы поглядеть на Чикаго теперь. Весь город прям-таки помешался на джазе и блюзах. Можно сказать, это теперь чуть ли не добропорядочная музычка. В общем, дело зашло даже чересчур далеко.
Как я уже сказал, тебе стоило бы взглянуть самому. Беда в том, что семейства стали совсем безжалостными. После убийства папы установилось шаткое перемирие. Я из кожи вон лезу, чтобы держаться в сторонке от всего этого, но теперь, когда не стало папы, как-то трудновато. Я один из братьев Шеннон, а все Шенноны в Деле. Сам не знаю, чего это я вдруг разоткровенничался. Может, просто исповедуюсь. Я встал перед неразрешимой проблемой и был вынужден обратиться к высшей помощи, если ты понимаешь, о чем я. Если дела не утрясутся, то я по-быстрому отвалю отсюда. Может, как-нибудь на днях постучусь в твою дверь. Предупреждаю. Ха-ха.
Джек
«Если только я первым не постучусь в твою дверь, – подумал Инди. – А что, не такая уж плохая мысль! Я определенно могу в случае чего вернуться в Чикаго». Прошлой зимой он участвовал в конференции по кельтской археологии, проходившей в Дублине, где зачитал доклад о надписях на камнях, встречающихся в основном в Массачусетсе и Вермонте, дав их сравнительную характеристику с кельтскими камнями из Великобритании. От конкретных выводов он воздержался, намереваясь лишь дать исследователям кельтской культуры представление о находках, которые они проглядели. Среди прочих в конференции участвовал Ангус О’Мелли, заведующий кафедрой археологии Чикагского университета. Доклад Инди произвел на него глубокое впечатление; О’Мелли даже заявил, что если Инди когда-нибудь захочет вернуться в Чикаго и преподавать кельтскую археологию, место ему обеспечено. Тогда Инди пропустил это предложение мимо ушей и не вспоминал о нем до сегодняшнего дня. Инди всегда считал, что рано или поздно вернется в Штаты, вот только не знал толком, когда. Быть может, удастся включиться в какие-нибудь организованные Чикагским университетом раскопки, а осенью начать работать преподавателем. План неплох, и притом, будет приятно снова повидаться с Шенноном, а заодно выяснить, к какой такой «высшей» помощи он обратился. Не к религии же, в самом-то деле! Шеннон не из эдаких. Но о чем же он, в таком случае, толкует?
Аккуратно сложив письмо, Инди убрал его в конверт и спрятал в карман. Небо заволокли тяжелые тучи, посеревший город утонул в туманной дымке. «Пора домой», – решил Инди, и впервые за многие годы подразумевал под этим Чикаго.
Джек Шеннон облокотился спиной о прокопченную кирпичную стену в конце переулка со стороны черного хода «Гнездышка». Увидев проезжающий грузовик, он бросил взгляд на часы. Две минуты четвертого утра. «Гнездышко» закрыто, но самое важное дело за сегодня только-только начинается.
Ни на улице, ни в переулке не видно никаких подозрительных личностей. Шеннон надеялся, что люди, дожидающиеся за дверью черного хода, готовы приступить к разгрузке. Желательно закончить ее минуть за пять, а еще лучше – за три. Позади Джека, пригнувшись, сидел на корточках еще один член организации, в тени по ту сторону затаились двое других. На противоположном конце переулка подступы охраняют брат Шеннона Гарри и трое его подручных. У каждого под мышкой автомат, каждый готов пустить оружие в ход. Пополнение запаса спиртного в ночном клубе – процедура неординарная, и опасны отнюдь не фараоны; им-то как раз хорошо заплачено. Вся беда в территориальных раздорах, и сейчас дела идут хуже некуда. Шеннон пытался вернуть душевное равновесие, обратившись мыслями к девушке, встреченной накануне вечером, перед уходом в клуб. Звали ее Екатериной, и это имя чудесно отражало ее личность. Она так заинтересовала Джека, что ему уже сейчас не терпелось свидеться с ней вновь. Он давным-давно не встречал женщин, способных произвести на него столь глубокое впечатление.
Быть может, причиной тому ее разительное несходство с ежедневными посетительницами клуба. Все до единой коротко подстриженные, они носят мешковатые кружевные платья и множество бус. Если они не выделывают кренделя на танцплощадке, то жеманно курят, чавкают резинкой, отпускают колкости или пьют неразбавленное виски. Все это чудесно, но Джек столько времени провел среди вертихвосток, что начал мечтать о встрече с девушкой вышедшего из моды викторианского типа, которая сомлеет в его объятьях, а не примется пускать через стойку бара колечки табачного дыма.