========== Часть 1 ==========
Хотел ли Джин снова оказаться во дворце раджи? Боже, да ни за что, ни в этой, ни в следующей жизни. В такой душный день куда приятней спрятаться от жары в пышном тенистом саду губернаторского дома, пролистнуть сборник стихотворений сумасшедшего гения Уильяма Блейка, который втайне от родителей привёз его друг по индийской ссылке Итан Джей Хоуп. Поэт был почти запрещён в старой доброй Англии за свободные взгляды на институт брака, на адюльтер и даже на мужеложцев, о чем вообще говорили только шепотом. Его читали, ругали, обсуждали, тайком из рук в руки передавали рукописи. Снова ругали, тихонечко превозносили, чтобы опять уронить. Теперь его рифмы добрались до Индийской Британии, и Джину осталось совсем чуть-чуть, долистать до конца, чтобы сформировать свое непредвзятое (возмущённое) мнение. Но вместо этого он трясся в экипаже по забитым улицам Серингапатама.
Очередное приглашение на ужин во дворец раджи не заставило себя долго ждать, что чрезвычайно напрягло Джина. Он сопротивлялся до последнего, придумывал различные поводы пропустить неугодную ему и Господу Богу встречу, и так и не придумал ничего правдоподобного. Но это не мешало выдумывать их даже сейчас, по дороге.
— Отец, я точно должен присутствовать там? — сдавшись, так и не найдя ни одну причину, скучливо поинтересовался Джин, разглядывая в окно неторопливых коров, которые спокойно бродили рядом.
— Джон Генри Уэксли. Это не обсуждается. Мы в шаге от войны с майсурским раджой, и каждое неповиновение сейчас рассматривается, как провокация.
Ричард Уэксли, лорд Морнингтон, шестой генерал-губернатор Британской Ост-Индской компании обычно был скуп на слова и скуп на эмоции, но не в дни намечающегося хаоса. Сейчас он был напряжённым, ожидающим подвоха в любой момент, поэтому обрезал сына не глядя. Блестящий политик, потомственный аристократ, сторонник тори и правительственного курса королевской короны — годами выпестованная стылая кровь, и только на Джине…
— Джин… Я Джин… — буркнул юноша в окно.
Он ненавидел банальный английский вариант своего имени, мысленно и вслух называл себя на французский манер Gene, упрямо хватаясь за последнюю ниточку, связывавшую его с матерью-француженкой. Та до самой смерти называла Джона так, ласково растягивая певучие гласные, чтобы получилось Джи-и-ини-и-и. Жалко, называла недолго…
А потом, после её смерти, жизнь мальчика изменилась совершенно. Джин вдруг оказался сыном и наследником английского аристократа, который имел связь с французской актрисой, и который оказался настолько благороден, что принял того в семью, дал ему соответствующее воспитание и образование. А в дальнейшем, получив назначение в далекую Индию, увёз старшего сына с собой.
Так, голубую кровь белокожих узколицых англосаксов разбавил смуглый, бархатный и томный, как поля Бургундии, черноволосый и черноокий Джин, привет от пышной Франции скучной Англии. Мальчик вырос, ярко расцвел к своему восемнадцатилетию и принялся привлекать нежным румянцем и длинными ресницами внимание как юных девушек, так и солидных матрон.
И не только…
Экипаж мягко покачивался по колдобинам главной улицы Серингапатама, ведущей к дворцу раджи. Пахло специями, перезревшими фруктами и грязью. Лотки с разнообразными товарами были расставлены на всём протяжении проезжей части, и что только тут не продавалось, от душистого табака до неизвестных фруктов, один вид которых уже настораживал и отвращал попробовать. Голоса уличных торговцев сливались в визгливый гул, давили на уши, а вонь немытых тел доносилась до чувствительного носа, вышибая дух. Один такой — вонючий попрошайка, покрытый язвами, протянул руку к окну за подаянием, и Джин испуганно отшатнулся.
Ему не нравилась страна, грязная, шумная, громкая, не нравилось место, куда он держал путь. Но приглашение раджи, больше похожее на указ, было ясным и четким. Званый ужин предлагалось посетить уважаемому губернатору и его сыну.
***
Блюда на ужине служили одной цели — выбить Джина окончательно и бесповоротно из колеи его обычного спокойствия. Местные деликатесы, призванные удивить и впечатлить заморских гостей, однозначно, и удивили их, и впечатлили. Если прошлое пиршество было реверансом чужой культуре, с вполне узнаваемой, хотя и отличающейся на вкус английской кухней (мол, правитель Майсурского царства — цивилизованный и воспитанный человек, и не чурался приобщиться к культурному наследию страны, которая пытается их колонизировать), то этот ужин был целиком и полностью… экзотическим, призывающим отдать дань уважения хозяевам.
Джин поднял глаза от миски, в которой плавало нечто склизкое и бесцветное, в обрамлении какой-то травы. С испугом поглядел на отца, с чисто английской невозмутимостью сидящего на полу перед дастарханом и неторопливо поедающего угощение. Аристократичный сноб, веками культивируемые воспитанность и благородство, а ещё блестящий дипломат — он никогда бы не позволил себе скривиться над культурными обычаями другой страны и не дал бы посмеяться над собой, демонстрируя как ему непривычны чуждые традиции. Но Джин не такой. Горячая южная кровь взболтала в хладнокровном английском темпераменте чувства, неподвластные гнету поколений аристократов, и иногда они прорывались бурей эмоцией. Спокойный, в принципе, Джин иногда взрывался.
Вот и сейчас, он то ли расплачется, то ли швырнет эту миску подальше от себя. Это невозможно есть. Ни кусочка. Точнее, судя по жидкой консистенции, ни глоточка. Юноша сейчас опозорится перед представителями обеих стран и оскорбит хозяев. Ложка — единственный столовый прибор, которым тут пользуются — нервно дернулась в пальцах.
В огромной каменной зале было прохладно, пахло благовониями и цветами. Танцовщицы в ярких сари развлекали гостей. Но Джину всё не нравилось. Ему было жарко и неудобно сидеть по-турецки, в коротком по последней моде, тёмно-синем фраке и панталонах. Затейливо повязанный платок, на который он убил огромное количество времени, давил на горло, а жилет от неудобной позы скрутился под фраком и жал складками. Туфли с пряжками пришлось снять и оставить за пределами «стола». А еще Джин капнул каким-то ярким соусом на белоснежную ткань чулок, пока ел руками (!) и теперь это пятно раздражало его своим видом. Да и вообще! Возмутительно неприлично — иметь соседство со своими и с чужими ногами во время того, как принимаешь пищу.
Печальный вздох сорвался с его губ и облачком опустился в отвратительное месиво на тарелке.
— Рекомендую… Мозги мартышки. Редчайший деликатес. Говорят, съевший их, обретает мужскую силу… — раздался совсем рядом тихий голос с пряными, сочными нотками. Молодой — его ровесник — сын раджи Типу Султана, Типу Сахаб Чонгук-хан ещё в прошлый визит изумил британцев чистым и беглым произношением. Удивительно, индийский акцент говорящего был почти незаметен и только добавлял щепотку тех самых острых специй в приятный тенор.
Молодому лорду Уэксли остроты в ощущения он тоже добавлял. От двусмысленных слов и близкого соседства щеки плеснуло красным. Высокородный индус был… смущающим и настойчивым уже с первого ужина.
Он покосился на возмутителя его спокойствия, в надежде, что тот не ждёт ответа, но чёрные глаза-маслины, не отрываясь, буравили Джина в ухо, алевшее над жёстким воротником.
Типу Сахаб Чонгук-хан, наоборот, никакого дискомфорта не испытывал, развалился меж валиков близко к Джину и уписывал «деликатес» за обе смуглые щёки. Ничто ему не мешало наслаждаться едой: ни жёсткий шелковый ширвани*, ни украшенная жемчугом и дорогой брошью чалма. Босые ступни тот уложил на белую ткань своих шаровар, и Джин на секунду завис, разглядывая аккуратные пальцы и неожиданно нежные пяточки достопочтенного представителя царского семейства.