— Позвать Джерри-сахиба! — приказал Бенфильд.
Слуга тотчас же исчез.
— Послушайте, мистер Бенфильд, — поднялся Лебедев, — должен вас предупредить…
— О чем?
— Если служба у вас потребует безвыездного пребывания в Мадрасе, мне придется отказаться.
— Собираетесь разъезжать? — Бенфильд подозрительно взглянул на него. — Может быть, вам даны поручения?
— Поручения? Кем?
— Допустим, русским посольством в Лондоне?
— Нет. Я отправился сюда на свой страх и риск…
— Ну хорошо! — прервал его Бенфильд. — Время для путешествий, конечно не очень дальних, у вас найдется. Только одно условие: всякий раз, как пожелаете куда-нибудь поехать, сообщите мне.
На веранде появился человек невысокого роста, с короткой красной шеей и кругленьким брюшком. На вид ему было лет пятьдесят.
— Мой управляющий, — указал на него Бенфильд, — мистер Джеральд Фаррингтон… А это наш артист — маэстро… Лебедев… так, кажется? Условьтесь о встрече, господа, и заключите контракт.
Фаррингтон равнодушно пожал путешественнику руку.
— Рад познакомиться, — пробормотал он. — Завтра, в семь утра. Здесь работают либо спозаранку, либо после заката. В другое время невозможно: жара!
— Согласен, — кивнул Лебедев.
— Тогда приходите сюда же. Назовете привратнику мое имя. Вас проводят прямо ко мне…
— На кой чорт понадобилась вам эта затея, мистер Бенфильд? — спросил управляющий, когда посетитель ушел.
— Не ворчите, Джерри! Этот музыкант нам понадобится. Аткинсон писал, что Лебедеву протежируют в русском посольстве и он пользуется расположением наследника Павла. Россия — страна интересная, Джерри! Там можно делать большие дела. Да и здесь, в Индии, он может оказаться полезным. Англичан здесь ненавидят и боятся, а русских вовсе не знают… Лебедев — малый смышленый и, кажется, чертовски жаден до денег. Иначе зачем ему было забираться в такую даль?.. Эх, дружище, вам не хватает фантазии!
— Зато у вас ее чересчур много, — угрюмо возразил Фаррингтон. — Бог знает, что вам может прийти в голову!
— О да, Джерри! Кем бы я был без этого? Владельцем меняльной лавчонки в Ист-Энде 3 или, в лучшем случае, старшим клерком у какого-нибудь стряпчего в Сити 4. А теперь я повелеваю целыми княжествами, и азиатские деспоты, внушающие ужас миллионам своих подданных, ищут моей милости. Разве не превосходит это самую бурную фантазию? Что касается музыки, то в этом тоже есть смысл…
Он поднялся и, пройдясь по веранде, остановился у мраморной балюстрады.
— Домашняя капелла Поля Бенфильда! Поль Бенфильд — покровитель искусств! Ей-богу, это звучит красиво. Облагораживает фирму…
Солнце скрылось за далекими горами; сразу наступила ночь. Слуги зажгли канделябры. В городе и в гавани тоже зажглись огни. Управляющий молча сидел в кресле, тяжело отдуваясь и поминутно отирая пот. Стремительно и бесшумно проносились летучие мыши.
Пройдя по анфиладе обширных комнат, по галереям и дворикам, вымощенным мраморными плитами, Герасим Лебедев наконец очутился на улице — вернее, на широкой, прямой, как стрела, аллее. Он шел мимо особняков, столь же величественных и роскошных, как тот, в котором только что побывал. Свет огромных окон и распахнутых дверей освещал дорогу. Это было предместье Мадраса, где помещались загородные виллы английских богачей.
«Кто же он, этот Бенфильд? — размышлял Лебедев, шагая под сенью гигантских пальм. — Неужели только коммерсант?»
Он вспомнил знакомых русских купцов. Иные из них владели большими состояниями, но жили просто, незатейливо. Да и в Европе тоже… Такое великолепие бывает только у знатных вельмож и владетельных князей. Видно, он особа важная и влиятельная. А нравом весьма несимпатичен: властный, черствый, заносчивый!.. Не очень-то приятно находиться у него на службе. Впрочем, при санкт-петербургском дворе служить было тоже неприятно. И у гетмана Кирилла Разумовского, и у венгерского графа Эстергази…
Быть в услужении всегда неприятно.
«Ну, ничего! Все складывается не так уж худо… Нелегко, вероятно, подобрать здесь хороших музыкантов. Завтра же начну поиски, познакомлюсь со здешними жителями».
Пышные виллы предместья остались позади. Начались узкие улочки «черного города» — туземной части Мадраса, освещенные колеблющимися огоньками масляных плошек.
У ворот приземистых домиков, на их плоских кровлях сидели и лежали люди. После захода солнца все вышли из домов, хотя духота нисколько не уменьшилась. Воздух был так густ и плотен, что казалось, его можно разрезать ножом. Чад жаровен, запах пищи смешивался с тяжелым смрадом отбросов и нечистот.