— Слушай, я сейчас увезу тебя обратно, понял?
— Понял.
— И высажу там, где тебя подобрала, понял?
— Понял!
— И ты забудешь про меня на всю оставшуюся жизнь, понял?
— Почему? — удивленно спросил Лапидус.
— Потому что ты дурак, — вдруг начала кричать женщина, — кто тебя просил садиться в мою машину, вышел из перехода, промок — ну и иди себе домой, понял?
— Понял, — грустно сказал Лапидус, внезапно почувствовав под ногами асфальт собственного двора.
Мокрый Лапидус возвращался домой.
Двор был пуст, мамаши с колясками и бабульки с кошками отсутствовали.
Только мрачный и небритый сосед из второго подъезда стоял под дождем посреди двора и выгуливал своего Шарика.
Шарик поднял ногу на фонарный столб, Лапидус быстро прошагал мимо и подошел к своему подъезду. Дверь была распахнута и нагло скрипела.
Лапидус вошел в подъезд и нажал кнопку лифта. Лифт не спускался — видимо, застрял. Лапидус пошел пешком по черной лестнице, под ногами валялись использованные шприцы, использованные презервативы, пустые бутылки, пустые сигаретные пачки и засохшее собачье–кошачье–человечье дерьмо. Иногда дерьмо было не засохшим и сильно пахнущим, то есть свежим. Следы того, что недавно здесь кто–то был. Лапидусу стало неуютно.
На стенах можно было читать самые разные надписи. Частью на английском языке, частью на русском, частью на матерном. Оставалось подняться еще на один пролет, как Лапидус все же вступил в свежую кучу. Куча была маленькой, скорее всего — кошачьей. Хотя может быть, что и собачьей. Для человечьей какашки были очень уж странными, разве что у кого–то дисбактериоз. Лапидус выругался — больше всего он не любил оттирать ботинки от дерьма. Ботинки у него были единственные. Одна пара ботинок на осень и на зиму. И на весну тоже. На лето у него были сандалии и старые легкие замшевые туфли, но хотя сегодня и было второе июня, он был не в сандалиях и не в туфлях, а в ботинках.
Когда–то давно они были коричневыми, но это когда–то давно.
Теперь они стали серо–черными, как то самое дерьмо, в которое только что вступил Лапидус. Мягкое, серо–черное и безумно вонючее. Лапидуса чуть не вырвало, но он мужественно попрыгал дальше. На одной ноге пропрыгал целый пролет, с тоской думая о том, что сейчас придется оттирать ботинок от дерьма. Хотя можно не оттирать, а отмыть, и не в ведре, а сразу под краном. Только после этого придется мыть раковину.
С мыслью, о том, что придется мыть раковину, Лапидус достал ключи и начал было открывать дверь, но потом передумал.
— Я не хочу домой, — сказал он женщине, — и я не дурак.
— Кто же ты тогда? — спросила она.
— Лапидус, — ответил Лапидус.
— Это что, имя?
— Имя, — гордо ответил Лапидус, — так меня назвали мама и папа, а вас как зовут?
— Меня? — спросила женщина и вдруг начала смеяться. Она начала смеяться, закашлялась от дыма сигареты, затушила ее, и все смеялась, смеялась, а дождь все шел, все лупил по крыше машины, по капоту, по лобовому стеклу, по боковым стеклам, по багажнику, по дороге, по тротуарам, по стенам и крышам домов, по газонам, по скверам, по паркам, по центру и по пригородам. А в нескольких километрах от того места, где у обочины дороги мокла под дождем машина с брюнеткой за рулем и Лапидусом на переднем пассажирском месте, все еще стоял у пустого перекрестка мужчина под зонтом, держа подмышкой черную неброскую папку с большим белым пакетом внутри. По крайней мере, так казалось Лапидусу.
— Как меня зовут? — переспросила женщина. — А какая тебе разница?
— Я же сказал, как меня зовут, — обиделся Лапидус.
— Хорошо, — ответила женщина, — ты сказал, как тебя зовут, значит и мне надо сказать, как меня зовут, только зачем, все же, тебе знать, как меня зовут?
— Не знаю, — честно ответил Лапидус.
— Эвелина, — внезапно сказала женщина. — Меня зовут Эвелина, повтори по слогам!
— Э–ве–ли-на! — повторил по слогам Лапидус.
— Правильно, — сказала Эвелина, — теперь ты успокоился?
— Да, — сказал Лапидус и внезапно спросил: — Ты очень расстроилась? Может, там все еще ждут?
— Там уже никто не ждет, — проговорила Эвелина, — это день такой, с самого утра… Машина долго не заводилась…
— В троллейбус сел не тот, — добавил Лапидус.
— Выехала из гаража — дождь начался.
— Сумасшедший этот в переходе…
— И ты тут еще, без пакета…
— Нет у меня пакета, — обреченно проговорил Лапидус, — я его никогда и не видел!
— И зря, — сказала Эвелина, — если бы ты его видел, то он был бы у тебя. Так?
— Так, — согласился Лапидус.
— Так, тогда продолжаем…
— Продолжаем, — продолжил Лапидус.
— Если бы он был у тебя…
— Кто — он? — решил уточнить Лапидус.
— Пакет, — недовольная тем, что ее перебивают, сказала Эвелина, — пакет, повтори по слогам…
— Па–кет! — повторил по слогам Лапидус.
— Хорошо получилось, молодец, — похвалила Лапидуса Эвелина и продолжила: — Так вот, если бы он был у тебя…
— Если бы он был у меня… — эхом вторил Лапидус.
— То ты бы отдал его мне ровно через десять минут…
— Ровно через десять минут…
— После того, как сел в машину.
— После того, как сел в машину. Ну и что?
— Ты точно дурак, — рассмеялась Эвелина. — У кого бы сейчас была сумка, знаешь?
— У кого? — переспросил Лапидус.
— У тебя! — и Эвелина внезапно повернула ключ. Машина завелась, тронулась с места и вновь оказалась на дороге.
— Куда мы едем? — встревоженно спросил Лапидус. — Ты хотела отвезти меня обратно!
— Я решила отвезти тебя к себе, — сказала Эвелина, переключая скорость и добавляя газу. — Если ты не хочешь домой, то должна я тебя куда–то же отвезти, а то вымокнешь совсем…
— Дождь кончился, — сказал Лапидус.
Дождь действительно перестал также внезапно, как и начался. Над дорогой, над улицами, над городом опять голубело безмятежное июньское небо.
— Десять часов, — сказала Эвелина, взглянув на часы. — Мы с тобой торчим в этой машине уже сорок с чем–то минут.
— Сорок пять! — въедливо уточнил Лапидус и внезапно добавил: — А к вам я не поеду!
— Почему это? — удивилась Эвелина.
— Я не езжу домой к малознакомым женщинам, — торжественно и неожиданно громко для себя самого возвестил Лапидус.
— Пригнись, — вдруг скомандовала Эвелина и еще увеличила скорость.
— Как это — пригнись!
— Нагни голову, дурак!
Лапидус решил послушаться и начал, вот только как–то очень медленно, наклонять голову, успев при этом посмотреть в окно в сторону Эвелины.
— Быстрее, идиот! — закричала Эвелина, еще увеличивая скорость.
Внезапно в машине опять включилось радио. «Never, never, never…», пропел голос на английском языке. Видимо, это был самый конец песни, потому что внезапно наступила пауза, а потом высокий женский голос затараторил: «Ура, друзья, дождь закончился, над Бургом опять ярко светит солнышко, местное время девять часов пятьдесят минут, в эфире…»
Лапидус так и не узнал, кто это так радостно затараторил в эфире, потому что мотор взревел на полную. — Держись, — крикнула Эвелина, — вцепившись в руль с какой–то яростной и неженской силой, побледневший Лапидус начал соображать, за что бы ему ухватиться покрепче, и вот тут–то он и услышал град рассыпающихся, как орешки по полу, хлопков.
— Что это? — изумленно спросил Лапидус.
— Это по нам стреляют, — нервно ответила Эвелина.
«Да, да, да, — внезапно заворковал все тот же женский голос из так же внезапно вновь включившегося приемника, — такое милое июньское утро, как прекрасен наш город сейчас, такой свежий и зеленый после дождя, какое у нас у всех прекрасное настроение…»
— Ну и влип ты, — сказала Лапидусу Эвелина, опять надевая темные очки.
Лапидус 4
«Лапидус влип!» — радостно подтвердил бодрый женский голос из автомобильного радиоприемника, а потом добавил: «Но несмотря на то, что Лапидус влип, в Бурге все еще самое начало июня, второе число, утро, утро после дождя, не послушать ли нам по этому поводу…»