— Но они правдивы?
— Это уже тебе решать, Видар Раздоров. Боги играют с нами, наше подсознание играет с нами. Даже жизнь ведет свою игру. Но главный вопрос: кем ты в ней хочешь быть — жертвой или героем. Ты все поймешь уже скоро — вижу, печать Сварога горит у тебя в душе все ярче. А значит, скоро развязка и знание, зачем ты здесь. А теперь ступай — раскаленное железо не любит ждать.
Я моргнул и сам не заметил, как оказался на улице. За дверью все так же слышался мерный стук тяжелого молота. И ему вторил другой, более звонкий. А вот кто бил другим — не знаю. Добрыня был там один.
Ноги сами понесли меня в кабак — после пережитого мне жутко хотелось выпить. В голове царил полный хаос, и воспоминания еще не выветрились. Когда все это было и было ли вообще? Непонятно. И к чему мне это показали?
Кабак «Тугарин Лох» показался внезапно. Вот его нет, а вот я уже стою на входе. Так задумался, что не заметил, как до него добрался.
Дверь — низкая, кривая, будто вырубленная в спешке топором — захлопнулась за спиной, отрезая меня от тишины улицы. Внутри воздух был густой, как кисель: дым от лучин, перегар, вонь прокисшего сусла и еще что-то сладковатое — кровь, что ли? Под потолком висели копченые тушки дичи, качаясь в такт воплям. Где-то били в бубен, ритмично так, с подбадривающими криками.
Первый завсегдатай встретил меня у порога. Сидел на полу, обняв пустой бочонок, и выл песню про то, как «в Нави мы Морану драли». На лице — синяк свежий, фиолетовый, как слива. Одежда порвана, местами залита вином. Его сосед, здоровенный мужик с бородой, явно побывавшей в тарелке со щами, лузгал семечки, плюя шелухой в огонь очага. Шипение смешивалось с руганью.
Я протиснулся к стойке, где корчмарь — лысый, с лицом цвета печеной репы — вытирал кружки грязным подолом.
— Водки, — бросил я, кидая последний оставшийся артефакт на стойку.
Он даже не взглянул в его сторону. Сделанный в виде монеты — вроде как этот артефакт создавал зону холода вокруг себя, — утонул в луже чего-то липкого на прилавке.
Повернулся — и тут меня толкнули. Сзади. Так, что локтем я в свою очередь задел чью-то спину.
— Куда, бля, прешь? — обернулся мужик в рваном кожухе. Глаза мутные, как у сома. В руке нож для мяса, кривой.
— Нечаянно, — буркнул я, отступая. Но сзади уже напирали — двое тащили третьего к выходу, тот вырывался, лягаясь.
— Нечаянно… — передразнил сомоглазый. — А ну, извинись! На коленях.
За столиком слева грохнули кубками. Кто-то выиграл в кости — толстый, с перстнем на мизинце, засмеялся, выгребая монеты — странно. Я думал, тут нет привычных денег. Проигравший вскочил, опрокинув скамью.
— Шулер! — рявкнул он, выхватывая меч из-за пояса.
Тот встретил его топором. И все завертелось.
Скамья полетела в окно, стекла — осколками в толпу. Женщина с подносом, вся в пиве, завизжала. Кто-то плеснул что-то крепкое в очаг — огонь взметнулся к потолку, осветив драку. Мужики, как змеи в яме, сплелись в клубок — били кулаками, кусались, рвали волосы. Тот самый сомоглазый вонзил нож в стол рядом со мной — на полпальца от кисти.
— Извинись, говорю! — заорал он, брызжа слюной.
Я рванул кружку со стойки — тяжелую, дубовую — и двинул ему в висок. Он перелетел за барную стойку и рухнул, увлекая за собой полку с глиняными кувшинами. Кто-то с яростным воплем махнул топором в мою сторону — лезвие просвистело у уха.
— Эй, сука! — крикнул я, хватая его за рукав.
Но тут в драку влезли все. Даже корчмарь орал: «Тащите мою секиру!»
Кто-то схватил меня сзади, обливая прокисшим пивом. Я рванулся, ударил локтем в живот, вырвался — и наткнулся на стол с игроками.
Кости полетели под ноги, монеты — как град. Проигравший мужик, почему-то оказавшийся уже без штанов, орал:
— Это моё! — и грыз руку сопернику.
Из темноты угла вынырнула девка в рваном платье. Смеялась, обняв кувшин.
— Лови! — крикнула она и плеснула мне в лицо вином.
Оглушенный, ослепший, я споткнулся о тело на полу. Рука нащупала нож — тот самый, кривой. Поднял, но тут кто-то опять сбил меня с ног. Я упал на спину, увидев потолок — там, среди копоти, висела клетка с вороном. Птица билась о прутья, каркая:
— Подыхай! Подыхай!
Топор блеснул надо мной. Я вскинул нож — получилось увести чуть в сторону. Повезло, что нападавший не мог толком замахнуться. Лицо нависшего надо мной было красным, жилистым, с выбитым глазом.
— Сдохнешь! — хрипел он.
Но вдруг его отшвырнуло в сторону. Надо мной стоял тот самый мужик, с бородой в остатках щей. В руке — бревно.