— Вставай, сопляк, — буркнул он. — Вали. Здесь тебе не место.
Он размахнулся, снося сразу двух дерущихся.
Я вскочил, пятясь к выходу. Девка с кувшином визжала, танцуя на столе. Очаг пылал, и пламя явно готовилось перекинуться на пол. Градус сюрреализма зашкаливал. Это же, мать вашу, Вырий — благостное место, где чистые, праведные души обретают покой! А по виду я будто в Навь попал.
Вырвался на улицу. Воздух врезался в легкие, как острый нож. Из окна вылетело горящее полено, разбрасывая фонтан искр. Из кабака выползли выжившие, что орали во всю глотку:
— Еще! Еще!
А я сидел в луже, дрожащими руками вытирая вино с лица. В кармане — чужая монета. В зубах — вкус крови. И где-то там, в огне, смеялась та самая девка.
Отдохнул, блядь! В жопу такие выходные. Надо валить на хрен из этого города. Пойду, найду Пургена — и домой. А нет, так сам доберусь. Но тут даже на час не останусь больше.
Я осторожно потрогал языком явно шатающийся зуб — хорошо, что не выбили. Разбитые губы нещадно пекло, да и тело желало просто лечь вот прям тут и отдохнуть. Но я выше этого — поэтому поплелся в сторону выхода из города. Денег на извозчика уже не было, так что идти предстояло долго.
Так вот я и топал, забив на окружение. Потихоньку раны зарастали, а тело наливалось бодростью — это ж Вырий, тут регенерация мощно работает. Появились силы смотреть по сторонам, вернулись звуки. Даже в голове лениво заворочались первые мысли. И что самое противное, были они трезвыми. Обидно, да. И деньги просрал, и не выпил. Хотя, о деньгах — я достал из кармана монету, что каким-то чудом прихватил из кабака. Повертел в руках.
Странная она. Вроде золотая — я в драгоценных металлах не очень-то разбираюсь. Толстая и рисунок вообще не понятный. Какие-то линии, пересечения. Будто пьяный художник царапал на ней гвоздиком, пытаясь изобразить шедевр. На зуб пробовать её я не стал — брезгую, да и болит он. Засунул обратно в карман — потом спрошу у Мавки. Так и дотопал до ворот.
Стража покосилась на мой непрезентабельный вид, понятливо хмыкнула и пропустила наружу.
Я отошел подальше, сел, решив чуть передохнуть и подождать козла. Топать обратно на своих двоих мне не улыбалось, а тут транспорт, хоть и тупой. Кстати, вспомни гумно, тут и оно.
Едва не снеся стражу, из ворот вылетел Пурген, весело вращая глазами и на ходу что-то жуя. Ему вслед неслись проклятья, мат и пожелания сдохнуть. Пробегая мимо меня, он чуть тормознул, давая мне возможность запрыгнуть на него, а после ударил по тапкам еще сильней, превратив бег в длинные прыжки. Но не сильно высокие, чтобы, значит, в воздухе не сбили.
Спустя пару минут стало ясно, что погони нет, но день клонится к вечеру, и надо поторопиться, чтобы успеть дотемна добраться до дома. Козел это тоже понимал, поэтому скорость наша возросла еще сильней. Интересно, он все же добрался до огорода Ильи или нет?
Часом ранее
Тени уже стелились по земле, как черные шали, когда Пурген, упрямый козел с рогами, закрученными в спирали древних рун, пролез сквозь дыру в плетне. Его глаза, красные, как тлеющие угли, жадно скользили по роскошным грядкам Переславы, жены Ильи. Здесь пахло плодоролнрй землей, сочной зеленью и чем-то ещё чужим, пряным — хозяйка, говорят, выращивала заморские диковины, семена которых привезли купцы из-за синих морей.
Пурген не стал церемониться. Клыки впились в мякоть огромной тыквы, отливающей золотом даже в сумерках, потом в странный плод, похожий на морковь, но лиловый, с прожилками, будто вены колдуна. Ароматный сок стекал по его бороде, смешиваясь с пылью, а за спиной уже взметнулся крик, острый, как серп:
— Ах ты, рогатый демон!
Переслава, высокая, с косой до пояса, со скалкой в руках, занесенной над головой, словно молния, мчалась через огород.
Пурген рванул в сторону, но хозяйка оказалась проворней — крепко схватила за рог, вцепилась в шерсть. Они свалились в грязь, взметнув фонтан брызг. Козел брыкался, поспешно жуя на ходу какой-то огненный перец, от которого в глотке у него вспыхнуло адское пламя. Переслава орала, била его в бок скалкой, но Пурген, воспользовавшись тем, что она горестно взвыла, когда увидела, что именно он сожрал, рванул изо всех сил, попутно пожирая все, до чего мог дотянуться. Голова его так и вертелась, выхватывая из земли все самое вкусное, по его мнению. Челюсти активно работали, а морда довольно скалилась.
Плетень под их напором не выдержал, треснул и затем совсем развалился, открывая проход дальше, а сам Пурген, прихрамывая, с выдранным клоком шерсти, что остался в кулаке разъяренной Переславы, умчался в соседний огород — где по пути тоже основательно подкрепился, а оттуда уже вынесся на улицу.