Она нежно коснулась своей ладонью моей левой щеки и поцеловала в правую щеку.
Затем она выдернула меня из шезлонга и потащила к волейбольной площадке.
...Надо было отдать должное этой девушке. Она действительно профессионально выполняла свою работу. И в лаборатории по-настоящему качественно подбирали кадры.
Но, несмотря на все это, я не видел для себя дальнейшего смысла в прохождении реабилитации. Я знал, что я точно не вынесу еще одного восхождения. Я не хотел заново проходить весь этот ад. И возвращаться к нормальной жизни я, тем более, уже не мог. Я не мог заново проходить адаптацию в городе, в социуме. Это было бесполезно. Тем более что я и вернулся в лабораторию, потому что однажды уже понял, что не в состоянии жить в обычном мире. Меня бросало в дрожь от одной только мысли - что будет потом, когда реабилитация закончится? Что? Что? Что? Я зашел в тупик, из которого не было выхода. Я гнил в этом тупике. И мне это уже до смерти надоело...
Дом и земля, на которой я находился, были огорожены забором. Естественно, это была не тюрьма. Просто я не хотел лишний раз тратить свои, и так на ладан дышащие, нервы на объяснения с врачами, доктором Клоксом или даже Клариссой. Тем более что я понимал - доктор Клокс не позволит мне так просто уйти. Он не имел права держать меня. Но и позволить уйти мне он тоже не мог. Так что в этом отношении, возможно, это была и тюрьма, просто в другом, менее привычном виде - состоящая не из камеры, надзирателя и колючей проволоки на заборе, а из обстоятельств и определенных связей между людьми.
Выждав момент, когда мне удалось остаться наедине с этим забором и вырваться из-под ненужного контроля и надсмотра, я, набравшись смелости, собрав все остатки физических сил и концентрации, совершил свой побег, не без труда преодолев заграждения.
Пусть и со слезами на глазах и с невыносимой горечью в сердце, покидая то единственное место, к которому я сейчас был привязан и где меня хоть кто-то и хоть по каким-то причинам ждал, но я все же выбрался на путь, который должен был привести меня к свободе.
Я уходил, оставляя после себя некий след - некий шлейф, определенный набор - изменений в этом мире... изменений, которые мне удалось произвести, когда у меня еще были на это силы. Я уходил, оставляя после себя воспоминания в сознаниях некоторых людей, которые не слишком были ко мне привязаны. Я уходил... уходил красиво, но беззвучно... и почти незаметно, не претендуя больше ни на что в этой жизни. В том числе - не претендуя и на то, чтобы меня провожали.
Преодолевая головокружение и невыносимую слабость, задыхаясь и пытаясь успокоить свое разбушевавшееся сердце, и будучи не в силах этого сделать, терпя его - сердца - разрывающие грудь, частые удары, но я все же добрался до дороги.
Каким-то чудом я поймал машину. Несмотря на мой, мягко говоря, странный и жалкий вид, меня подбросили до города. Все время, пока я ехал, меня укачивало и мутило. Видимо, мой вестибулярный аппарат окончательно "разболтался". Один раз я попросил остановиться, потому что меня начало тошнить. Но зато когда меня вырвало, я почувствовал облегчение, подумав, что уж теперь-то не будет никаких преград, чтобы мне попасть в мегаполис. Мегаполис - то место, где я точно знал, что никому не буду нужен, никто не обратит на меня своего внимания, никто не попытается мне помочь, и больше не будет никаких связей, которые могут мне помешать и не позволить вырваться из этой клетки, которую называли жизнью.
Попав в большой город, я стал слоняться по улицам, шатаясь и пытаясь израсходовать остатки своих сил на поддержание более-менее здорового и непринужденного вида. Когда невозможно стало ходить по центральным улицам из-за внутреннего чувства смущения от того, как на меня, еле живого и жадно глотающего воздух, смотрят люди - я стал бродить по окраинам, держась за стены домов и подолгу просто сидя на земле.
Мой расчет оказался вполне верным. Спустя сутки без еды, утомленный непривычной физической активностью и истощенный чрезмерной эмоциональной и психической перегрузкой, и, что самое главное, без лекарств и стимулирующих деятельность организма препаратов - я был полностью обессилен, мне даже тяжело было просто передвигаться. Я только ползал, задыхаясь в пыли, и у всех, проходящих мимо, вызывал лишь отвращение.
Мои головокружения и головные боли приняли такие формы, что я уже с трудом мог различать силуэты людей, проходящих мимо меня по улице.
Мой мозг разрывала только одна мысль, продолжая долбить сознание своей настойчивой, но очевидной неоспоримостью: "Я не вынесу третьего восхождения. Я не вынесу третьего восхождения. Не вынесу. Не вынесу. Не смогу. Просто не смогу. Не смогу снести груза и нестерпимого ада третьего восхождения!".
Я чувствовал себя словно выжатым, истощенным, израсходованным и бесполезным... Безнадежным... Конченным...
У меня больше не было сил продолжать свой жизненный путь, и я не видел источников, из которых я бы мог их - эти силы - восполнить.
Я должен был закончить все именно так. Другого выхода не было.
Я уже не помню, как я оказался в грязи, насквозь промокшим, утопающим в какой-то луже то ли дождевой воды, то ли собственной мочи, я умирал, выпуская на волю из своих легких свои последние дыхания...
...Но вдруг - словно нечто неожиданно появившееся совершенно не к месту и не в то время - вдалеке показалась женщина, выезжающая с какой-то коляской из-за угла серого дома...
...Это была словно какая-то иллюзия. Словно какой-то мираж...
...Женщина и кресло-коляска. Инвалидное кресло-коляска...
...Я напряг свое зрение, преодолевая головные боли...
...Я увидел, что женщина была очень печальна... А в коляске сидела ее дочь... Она была калекой...
...Я моментально прочел ее мысли и всю нужную мне информацию... Я ведь все-таки был индьюзером...
...Неизлечимая болезнь... Пожизненная инвалидность... Боль... Отчаяние... Желание бороться... И снова отчаяние... Желание жить... И снова... отчаяние...
..."Ну, - подумал я, - Кое-какой фокус я все-таки еще помню"...
...Я протянул ладонь и убедил женщину подойти ко мне... Без слов... Только мыслями... Просто потоком информации...
...Женщина, безоговорочно повинуясь, подкатила коляску со своей дочерью...
...Она стояла передо мной, молча, сжимая ручки коляски, как будто все понимая и совершенно не удивляясь ни чему происходящему... а просто ожидая...
..."Хочешь видеть ее здоровой?", - подумал я...
..."Умоляю", - только лишь донеслось до меня из глубин сознания... донеслось тихо и спокойно, словно было сказано, стоя на коленях, с робко поднятыми, прижатыми друг к другу, ладонями... но устало и чуть ли не срываясь на крик...
...Мне всегда казалось, что в этом мире, наполненном болью и отчаяньем, постоянными трагедиями и страданиями, мы можем остаться в его памяти, только лишь изменив его...
...Я знал, на что потратить ничтожные остатки своих последних сил... Кое-что я все-таки умел... Я ведь был индьюзер...
...И мне действительно нравилось такое завершение моего жизненного пути...
...Я протянул руки и прикоснулся к мертвым ногам девочки... Теперь и отныне - мертвым только лишь до этого момента...