Рыжий расхохотался. С безумием, видимо, все-таки заражение. Я видел такое – утром человек царапается о старую кость, или на гвоздь наступает, или заноза, а вечером столбняк, а к утру все, уже пятна по шее.
– Насколько я знаю, Гейнц не ошибается, – негромко сказал Белов. – Во всяком случае, он ни разу не ошибался за тридцать с лишним лет, никогда. Все ошибались, только не он.
Оба замолчали, молчали долго.
– Ты хочешь сказать, – начал хрипло рыжий, – ты хочешь сказать, что Гейнц это предвидел?
– Ты сам говорил, что он какой-то сектант.
– Сайентолог, – поправил рыжий. – Сайентолог… Ты хочешь сказать, что он это специально?
Хорошая все-таки техника – слышно каждое слово, сто лет прошло, а все равно каждое слово, точно эти люди стоят вот тут, рядом, руку протянуть.
– Легко, – сказал Белов. – Частица Бога… А что, если ему плевать было на бозон? Плевать на струны? На этот твой гамма-всплеск плевать?! Если он хотел как раз все это устроить? Из любопытства? Помнишь его зеркала? Придумал жидкие зеркала и чуть не обвалил мировую экономику! А потом выяснилось, что он всего лишь хотел сделать каток для своей дочки! Каток из бутылки – и летом и зимой, при любой температуре – свинтил пробку, разлил – и катайся. Только перестарался, эти катки были настолько скользкие, что на них не могли даже хоккеисты удержаться… Так что с Гейнца могло статься. Мы все думали, что он готовит прорыв в науке, а он на самом деле… Собирался построить гигантский миксер…
– И взбить яйца. Это у него получилось. Таким, как Гейнц, на все плевать. Ты видел, чем он занимался, когда все это началось?
– Блокнот листал.
– Он рисовал чебурашек, – прошептал рыжий. – Он в свои блокноты никогда ничего не записывает, он в них чебурашек рисует. Тощих, толстых, косоглазых. У него почти две тысячи блокнотов с чебурашками. Дело, на которое многие потратили полжизни, летело к черту под откос, а Гейнц рисовал чебурашек!
Рыжий прижал к себе руку.
– Он рисовал чебурашек…Что-то я устал, Белов, а?
– Пойдем.
Белов попытался поднять рыжего, но тот осел тяжелым мешком. К стене. Глаза его собрались к переносице, остекленевшие, с расплывшимися зрачками. Он умирал, это было сразу видно. Потеря крови. Страх. Страх вернее, видно, когда человек умирает от страха.
– Пойдем, – сказал Белов. – Надо выбраться на поверхность.
– Я останусь. Останусь…
– Я тебя вытащу.
– Идиот! – скрипнул зубами рыжий. – Не это важно…
– А что? – спросил Белов.
– Надо разомкнуть… прервать Поток…
– Надо выбраться…
Рыжий застонал.
– Выбраться потом, ты успеешь выбраться, там есть боковая шахта!
Это он почти крикнул.
– Главная градирня, – сказал рыжий уже тише. – Бомба под ней. Двадцать баллонов. Система охлаждения дублирована, замкнутый цикл, может пятьсот лет работать. Надо просто все сломать. Топором или кувалдой. Затем к лифту.
– Лифты вряд ли работают, все вспомогательные системы отключены.
Рыжий застонал.
– Это уж точно, лифты сдохли. Там есть зеленая лестница, по ней не ходи, Гагарин шизофреник, кто его знает, мог и заминировать… Справа зеленая лестница, по ней не ходи. Уйдешь через грузовой лифт, там внутри есть лесенка. Это тяжело, но ты вылезешь.
Белов постарался поднять рыжего еще раз, но тот рыкнул и отполз в сторону.
– Прекрати, – попросил Белов. – Это же пошло. Ты сам говорил про кино, а мы не в кино. Брось, пойдем, надо спасаться.
– Я не влезу.
– Посмотрим. Нельзя так.
– Ладно. – Рыжий кивнул.
Глаза у него блестели, даже сквозь бурую полумглу это вполне различалось. Заражение. Если руку ему на самом деле отхватила тварь, то в рану могла попасть слюна или яд, такое бывает от укуса кенги. И руки они любят откусывать, вообще всякие конечности.
– Ладно, – повторил рыжий. – Ладно, попробуем.
Белов вытащил рыжего с пола, они двинулись дальше.
Коридоры. Широкие, узкие, поломанные. Неяркий свет, мельтешение под потолком. Трупы. Много, не все целые, некоторые по частям. Живых не было почти, встретили одну женщину, она, кажется, сошла с ума. Бросилась на Белова со стулом. Сначала он пытался ее образумить, старался поймать за руки, но женщина вырывалась, царапалась и визжала, тогда Белов выхватил у нее стул и ударил им. Кажется, голову проломил. Во всяком случае, женщина больше не поднялась.
– Это… – рыжий посмотрел на женщину. – Это, кажется, Сильверстова, она от РАН здесь, наблюдателем… А ты ее убил табуреткой.
Рыжий болезненно расхохотался.