— Пой аси? Никаси ту пари, тихмар[6]! — видимо, торговец ничего не почувствовал, потому что сделал шаг вперед и сжал руки в кулаки. Иде показалось, вокруг запахло тухлыми яйцами. Она попыталась незаметно привстать, оглядываясь по сторонам в поисках чего-то, чем сможет защититься.
— Как негостеприимно. Ну что ж. Отдай ее! Она не твоя!
Торговец что-то протараторил на своем языке, указывая то на нее, то на выход, но Иде было неважно. Потому что в палатке поднялся ветер, мужчина попятился, будто чего-то испугался — может, у незнакомца было оружие. Ида встала, нащупав трость, но раздавшийся голос заставил ее замереть от страха.
— У нас нет времени, прошу, уйди с дороги, — он сделал акцент на слове прошу, будто непривычно ему было, горько произносить, — потом я тебя заставлю.
Незнакомец развернулся к Иде, схватил ее за руку, перехватив трость, которой она собиралась его ударить, и швырнул Иду на землю к ногам незнакомца, выбив из нее последний дух. Разум затуманился от удара и сознание постепенно стало покидать ее. Последнее, что она увидела, как ее спаситель — спаситель ли — наклонился над ней и сверкнул глазами. Если бы не ее состояние, Ида бы решила, что увидела красный огонь в его зрачках. Но ей померещилось. Она бредила.
Она провалилась во тьму.
И они спрашивают меня, за что я ненавижу смертных. От них воняет, смрад их похоти, алчности и корысти разносится по земле и отравляет все вокруг. Они пропитаны мерзостью. Их сердца окутаны скверной. Как сегодня — это гнездо чревоугодия. Но он понял — не знаю как, — он догадался, кто она. Что странно, не только я ее ищу? Но ему недостаточно было награды за находку, эта гнусная тварь, этот похотливый и горделивый червяк пытался овладеть ею. Мерзость смертных. Да и она хороша, наивная, безропотная, глупый агнец, решивший, будто остальные излучают такой же свет. Ах, дитя, ты так юна, поэтому твоя вера еще теплится в твоей невинной душе. Но скоро и ты поймешь, что в этом смертном мире нет места доброте и справедливости. Вы осквернили понятие свободы, отдав ее на растерзание своему тщедушию. Вы забыли, чем пахнет милосердие и сострадание, заглушив их вонью чревоугодия и гордыни. Вы уничтожили любовь, принеся ее в жертву сладострастию и прелюбодеянию. Вы утратили мир. Вы заменили душу телом. И ты, дитя, скоро сама все это ощутишь. Именно поэтому я не смог смотреть, как это животное, хотя в них и то больше чести, собиралось осквернить твой сосуд и разбить твою душу.
Нет, дитя. Это мой удел, мое призвание — показать тебе, каков мир на самом деле. Отец отправил тебя, как и меня, на эту землю в наказание. Иначе как назвать то, под что он тебя подписал. Поверь, твоя вера в Него ложна, как и Его любовь к тебе. Это не любовь. Ты не спасение. Ты наказание. Он создал спасителя. Я создам губителя. Но не бойся. Я за руку приведу тебя, единственную неоскверненную душу, к алтарю падения. Моя судьба — привести этот мир к его очищающему концу. И ты мне в этом поможешь. А я помогу тебе. Да будет так.
[1] В Заравате у девушек совершеннолетие наступает в 14 лет, у мальчиков — в 12.
[2] Смотри, куда несешься, девушка!
[3] Ненормальная, что ли?
[4] Смотри на разруху, кто будет платить?
[5] Иди сюда, девушка, иди сюда!
[6] Ты еще кто? Пошел вон, урод!
Глава 2. Пробуждение (ранее 3 и 4)
— Ида? — далекий голос вытягивал из плена пустоты. — Дитя, ты слышишь меня?
Сознание постепенно возвращалось к ней, но прежде чем морок, окутавший разум, окончательно покинул ее, а серая пелена спала с глаз, пред затуманенным взором успели вспыхнуть и в ту же секунду погаснуть два огненных глаза. Сильно же она приложилась головой, раз мерещится такое. «Меньше надо читать этих сказок, а то не ровен час, начнется путаница между сном и явью». Она не помнит ни яркой вспышки, ни головокружения, ни ощущения стороннего наблюдателя. Она видела своими глазами, не чужими и не со стороны — она сама видела, как у незнакомца вспыхнули красные огоньки. Нет, точно рассудок помутнел от удара. И тут она вспомнила все, что предшествовало падению. Как бы ни хотелось забыть эти минуты страха, ей некуда было деться. Липкий ужас снова сковал ее, и легкая дрожь прошла по телу.
— Ида? — голос стал ближе, уже не эхо на краю сознания, а родной, чуть хриплый голос отца. Она почувствовала, как бережно он гладил ее лоб. Она бы укуталась в пуховое одеяло и провалилась в сон, чтобы не возвращаться к реальности, чтобы не чувствовать больше этот холод, обжигающий руки. Но нельзя так поступать с ним. Неизвестно, сколько она пролежала в таком состоянии и что вообще произошло после того момента, как она потеряла сознание.