Блондинка пробормотала себе под нос что-то вроде насчет того, что «кое-кто» совсем зарвался и не понимает всей глубины своей ошибки и исторического момента.
Инквизитор первым двинулся к парадному. За ним матросы идут вразвалочку. Широченные клеша метут брусчатку мостовой. Чтобы мотались они залихватски, в стрелки штанов специально вшиты свинцовые грузики. Старпом называл это баловством и другими грубыми словами. Вот только не будет он больше гундеть. Портить матросам настроение своими нравоучениями. Утопили они старпома, привязав к ногам ржавый колосник. Пусть рыб пучеглазых на дне Финского залива учит, как правильно носить форму. Звонко цокали серебряные подковки с шипами на хромовых сапогах с круговыми вставками инквизитора.
Ах, как они шли! Грудь колесом! Бушлаты расстегнуты до ремней, чтобы были видны полосатые тельняшки. Перли напролом, как сухопутные броненосцы. Краса и гордость Красного флота, сошедшая по сходням на берег. Трепещите, сухопутные крысы, разбегайтесь, шпаки, идут братишки-анархисты! Впереди вышагивал инквизитор в окружении эскорта, затянутого в черную форму. Ни дать ни взять — важная персона. Тот случай, когда угроза видна воочию и даже сторонний человек сразу поймет: идут не просто так, а по важному делу.
Четверо матросов еще недавно были никем. Мизерное денежное довольствие, тяжелая флотская служба, изнурительные, «собачьи» вахты, боцман — дракон, чуть что, сразу в рыло тычет кулаком. И вдруг все в одночасье закончилось. Вернее, все началось в 1917 году. Свобода без оглядки на мелкобуржуазные условности. Гуляй, рванина.
Здесь в тылу, вдали от фронта, они считали себя в полной безопасности. Полноправные хозяева городских улиц подметали тротуар длинными штанинами брюк. Клеша лихо мотались влево-вправо, как ветви на ветру.
С виду инквизитор выглядел морякам чуть ли не другом, вот только при малейшей оплошности хватка у него была волчьей. Не забалуешь. Анархисты это прекрасно понимали и никаких вольностей себе не позволяли. Вели себя дисциплинированно, стараясь предугадать любое приказание начальника еще до того, как он его озвучит. Ни дать ни взять матросы-первогодки, почтительно робеющие в присутствии седого боцмана с людоедскими замашками.
Желающих пройтись на задание с инквизитором по собственному желанию никогда не было. Слишком рискует такой доброволец. Даже круглый дурак не подпишется под такое дело. Никакие деньги не помогут. В гробу карманов нет. Но четверо матросов знали: все равно придется идти с Акимом. Никуда не денешься. Обмануть инквизитора — себе дороже. Сказал найдет, если сбегут, значит, найдет. Так хоть есть реальный шанс выжить, а там, глядишь, на все четыре стороны отпустит. Обещал! А слово инквизитора крепче стали. Сказал отпустит, значит, отпустит. Сказал убьет — амба. Не по чину ему живым людям врать, а остальным по кодексу Корпуса можно. А то, что у матросов настроение неважное и камень пудовый на сердце, так это сейчас абсолютно неважно и никого не волнует.
Инквизитор постучал кулаком в дверь. Монументальные резные створки в два человеческих роста больше подходили средневековому замку, чем двухэтажному особняку. Ждать пришлось недолго, будто прислуга ночевала в прихожей. Одна створка отворилась с толстой цепочкой, накинутой изнутри. Нелишняя предусмотрительность в нынешнее беспокойное время. В образовавшуюся щель ногу не просунуть, слишком узка. Скрипучий голос из-за двери поинтересовался:
— Господам офицерам назначено?
— Нам везде рады! — рявкнул матрос, обвешанный гранатами. — Открывай, контра.
— Значит, не назначено, — прошамкали из-за двери. — Всего доброго, — донеслось из щели, прежде чем створка захлопнулась перед носом у незваных гостей.
Никому не понравится, когда у него перед носом захлопывают дверь, ну и морякам-анархистам, как и любым другим людям, тоже. Особенно если это делают чуждые им по духу и классу.
Матрос с «Ревеля» на глазах побагровел, наливаясь дурной кровью. Зрачки у него сузились до размеров булавочной головки то ли от бешенства, то ли от выпитого коктейля из водки с кокаином.
— Щас я тебя… — он лапал деревянную кобуру маузера непослушными пальцами.
«Бесстрашный» отстегнул с пояса гранату и, просительно глядя на инквизитора, умоляюще спросил:
— Разрешите бабахнуть?
— Отставить, — отрезал Аким. — Работаем без шума и пыли. Тихоша, готов?
— Всегда готов! — беспризорник спустил кота с рук. — Персик, твой выход.
Кот, глухо мявкнув, начал точить когти о створку. Из-под когтей полезла дубовая стружка, словно заработал токарный станок.
— Работаем!
Инквизитор кивнул одному матросу, и тот замолотил по двери пудовым кулачищем.
Створка вновь открылась.
— Вам назначено? — как заведенный монотонно поинтересовался знакомый голос.
Узкой щели оказалось достаточно, чтобы кот молниеносно просочился между створок и скрылся внутри. Со стороны могло показаться, будто дом щелью рта-двери всосал в себя рыжего представителя семейства кошачьих. Дверь быстро закрыли, чудом не прищемив роскошный пушистый хвост.
Тихоша приложил ухо к двери и удовлетворенно кивнул. Тишина в глубине дома сменилась криками, звоном битого стекла. Что-то с грохотом рухнуло и покатилось.
Привратник оказался исполнительным слугой, но не очень сообразительным. Почему ему пришло в голову открыть дверь второй раз, неизвестно. А спрашивать никто не стал. Пушистый диверсант, просочившись в щелочку, не стал шипеть, показывать когти. К чему этот театр, подходящий к дворовым разборкам. Это не социальный конфликт на помойке за обглоданную селедочную голову. Персик начал действовать без предупреждения и без театральных вывертов. Для начала он распорол штанину вместе с кожей от колена до пятки. Ахиллово сухожилие на ноге подцепить когтями не вышло, но это не беда, потом наверстаем. Затем он, как говорят военные, решил закрепить успех. В три прыжка кот преодолел коридор и рванул в приемную залу для гостей. Тут и пошла потеха. Никаких звуков Персик не издавал. Все делал молча. Благим матом орал слуга, гоняясь с растопыренными руками за молчаливым погромщиком, мелким бесом прыгающим по залу. За ним, вооружившись тростью из прихожей, гонялся привратник, внося свой посильный вклад в атмосферу хаоса и разрушения. Ярко-оранжевый комок шерсти мог дать сто очков форы любому погромщику. Наконец слуге удалось сцапать кота. Персик от такой наглости мгновенно впал в священное бешенство берсерка. Наглое двуногое мешало. Котяра тут же располосовал ему живот, только клочья жилетки полетели. Вцепился когтями в запястье. Слуга тонко взвыл на высокой ноте и разжал руку. Кот вырвался, сориентировался и помчался по второму кругу. Привратник пытался поймать пушистую бестию, шипя от злобы, словно сам был настоящим котом.
Громоподобные удары в дверь возобновились.
Деваться было некуда. Изодранный слуга щелкнул замком, снял цепочку с двери и пропустил всех пятерых в парадное. Он сказал, что хоть никого пущать не положено, но людей с такими хорошими лицами, так и быть, впустит.
Подойти к продолжавшему бесноваться оранжевому чудовищу и прекратить безобразие он больше не решался. Порядок в прихожей и примыкающей к ней роскошной зале умер. От уютного буржуйского комфорта остались одни воспоминания.
Инквизитор довольно кивнул, словно ничего другого и не ожидал увидеть, громко щелкнул пальцами.
Ниоткуда взявшийся Тихоша громко позвал:
— Ко мне, мой пушистый ангел.
Персик перестал полосовать на ленточки тяжелую парчовую гардину с золотыми кистями на окне и, утробно урча, подскочил к хозяину. Или другу? Не понять. Потерся о ногу и начал нарезать вокруг него круги, словно сторожевая овчарка.
— Красавец, — восхищенно протянул «Гангут».
— Соблаговолите объяснить причину вашего визита в столь ранний час, — выдержке чопорного слуги могли бы позавидовать каменные атланты, застывшие у входа.
Инквизитор жестом фокусника вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. Развернул и сунул под нос привратнику. Текст написан неразборчивым, прыгающим почерком, и смазанная синяя печать. Подслеповато щурясь, привратник разглядывал официальный документ. Бумажку с липовой печатью он в руки брать не спешил.