- Причём тут Икар? - опять всплеснула руками учительница. - Мы сейчас другое произведение изучаем!
- Всё он понимал! - вступился я за Икара. - И сознательно шёл на свой подвиг! Полёт - это порыв! В светлый мир обетованных небес! Дерзновенная мечта! И... всё такое. Вот.
Я выдохнул, и почувствовал, что вдохновение иссякло. Кажется, я всё перебрал! Не может быть, что бы тот книжный герой, которого они сейчас изучают, что-то ещё мог от себя к сказанному мной добавить! Да кто бы он ни был! Смысл понятия 'полёт' от этого не изменится.
- У меня всё, - скромно закончил я.
В классе раздались сдержанные смешки и хлипкие аплодисменты.
- Потрясающе, - вздохнула учительница и улыбнулась. - Садись уже, наконец. За то, что сумел сформулировать собственное мнение - пять. За изложение, в общем, тоже, пожалуй, пять. За прыжки по партам на уроке оценку снижу - дабы прочих вдохновенных поэтов не поощрять. Что ещё? Ах, да. За знание материала - неуд. Ты книжку даже не открывал. И за то, что учителя на уроке не слушаешь - тоже неуд. Итого, в сумме у меня выходит... скромный трояк с большим минусом! Ладно, только по доброте моей души минус уберу!
- Но... - удивился было я.
- 'Чайка по имени Ливингстон', - осадила меня учительница, и улыбнулась. - Чайка у нас главный герой, понимаешь? Это птица такая. С крыльями. От рождения. Какой 'вызов бескрылой судьбе'?! Причём тут братья Райт и Можайский? Какое дело чайке до самолётов?!
Упс...
Прозвенел звонок, вслед за ним прозвенел голос нашей литераторши:
- На следующем уроке у вас будет последний шанс реабилитировать в моих глазах свои души!
И народ рванул с парт. Зашуршало, загремело, загомонило и забурлило всё вокруг. И началось!
- Алексей Гагарин! - поприветствовали меня передние парты почти хоровым ржанием.
- Ключ на старт! Три-два-один, отрыв от стола! - крикнул кто-то слева.
- Пять секунд, полёт нормальный! - доложили ему сзади.
Пацаны покидали класс растопырив руки в стороны, и натужно гудя, аки самолёты в крутом вираже.
Смешно, ага.
Я и не предполагал тогда, насколько судьбоносными для меня последствиями обернутся эти 'полёты' на уроках.
Клуб героев
[Четверг, после уроков]
Последним уроком был родной язык. В этой же классной комнате.
Я обречённо вздохнул, смерившись с судьбой, и приготовился к новым неприятностям. На моё удивление, урок прошёл спокойно. Мы что-то писали, учительница кого-то спрашивала, но меня на этот раз никто не трогал, и никаких засад с контрольными.
Звонок с урока прозвенел долгожданным гимном Свободе. Учительница, перекрикивая поднявшийся гомон, продиктовала домашнее задание, и, махнув на нас рукой, разрешила, наконец, сорваться с мест.
И тут вдруг:
- Горит! - прозвенел задорно девичий голосок, и весь класс разом настороженно замер, скрестив заинтересованные взгляды на взобравшейся на стул девчонке.
О, кстати! Вот это и есть та самая Алёна. А она очень даже ничего, симпатичная. Стройная, аккуратненькая такая вся, ямочки на щёчках, и большие выразительные глаза на подвижном, живом лице в ореоле пушистых волос. И вся такая подвижная и живая. И очень милая.
- Горит очередной номер нашей стенгазеты! - заявила она. - И я рада, что вас всех это заинтересовало! На носу эпохальное событие, между прочим, а мы не готовы!
- Какое такое событие? - удивлённо зашуршал народ.
- Выход нашей эпохальной стенгазеты, конечно! - отрезала она, и прямо засветилась вся от энтузиазма: - Собственно, сим я объявляю эпическое заседание нашей редколлегии немедленно открытым! - и тут же грозно добавила: - Присутствие обязательно! Попытка побега карается расстрелом через повешенье!
Надо вам сказать, что Алёна вовсе не была властной врединой, стремящейся всеми командовать. Напротив того, она была милой, симпатичной девочкой с мягким характером, и большим, настежь распахнутым миру сердцем. Она даже была скромной и немножко стеснительной. И при всём при этом она командовала всеми. Хотя, вроде бы никогда никем командовать не стремилась. Просто так оно само получалось. Вот и в тот раз так вышло.
Заслышав о какой-то внеклассной работе после уроков, народ стал спешно и тихо, словно нашкодившие мыши, просачиваться в дверь и улетучиваться. Я тоже попробовал провернуть этот фокус с исчезновением, но в мой рукав что-то властно вцепилось, и я услышал:
- Мне нужно больше холопов! - убеждённо выкрикнул звонкий голосок.
- Ч... чего?! - удивился я, да и все прочие, кто не успел сбежать сразу, замерли, разинув рты.
- Говорю, помочь надо! - тут же мило смутившись, объявила она с таким заговорщицким видом, и так сияя сдерживаемой радостью, что все вдруг поняли - это такая забавная шутка - и даже захотелось подыграть этой шустрой заводиле. Кабы речь не шла о работе после уроков!
Но Алёна уже перешла в атаку:
- Ты, ты и ты тоже! Вы будете добровольными жертвами на алтарь святого дела! - задорно провозгласила она, и так хитро улыбнулась, что стало понятно: тут явный подвох. Те, кто ещё не успел сбежать, поражённо замерли. Это их и сгубило. Попавшиеся в сети коварства были незамедлительно приставлены к грязной работе по очистке бывшей лаборантской комнатки.
Когда-то, видимо, в этой школе планировалось больше лабораторных по химии и физике, плюс, возможно, живые уголки планировались - это судя по количеству лаборантских комнат. Но что-то не сошлось, эта средняя школа стала совсем-совсем средней среди средних, и большей частью лаборантские стали филиалами склада ненужного хлама.
Мы с парнями только присвистнули, когда нам открылся фронт работ.
- Нифига же себе, тут работы, - хмыкнул кто-то из нас, поражённых количеством тяжёлых и очень пыльных предметов, которые нам предстояло перетащить отсюда на чердак. А Алёнка тут же схватила пару тяжёлых старых стульев с таким виноватым видом, будто лично виновата в том, что тут столько хлама.
- Простите... - и так расстроенно захлопала глазами!
Глядя на это, мы с парнями отобрали у неё эти грешные стулья, подхватили пыльные старые парты, и потащили всю эту рухлядь, довольно похихикивая над тем, как смущалась Алёнка нашей внезапно слишком активной поддержкой.
Когда мы вернулись с чердака в лаборантскую, там девчонки уже вовсю наводили чистоту, сметая пыль веков влажными тряпками.
- Молитесь на меня, дети мои! - подбадривала помощников Алёнка, помахивая веником с самых верхов старого громоздкого стеллажа. - Я выбила себе личный кабинет, а всем вам - светлое будущее, и много работы!
- Чего?! - нестройно возмутились мы.
- Холопы пашут, пока светло, - пояснил мой товарищ по несчастью, толкнув в бок локтем.
- А будущее у нас теперь обещает быть очень светлым! - подхватил другой.
- Э, ну, то есть, помещение для заседаний нашей редколлегии я выбила, - тут же засмущалась Алёна, срочно делая большие-большие глаза невинной сиротинушки, и беззащитно хлопая пушистыми ресницами. - Тут я буду пахать, аки рабыня, на ваше светлое будущее!
Обладая лёгким характером, ироничным отношением ко всему, и здоровым чувством юмора, Алёнка могла обратить в милую шутку что угодно: даже обижалась и злилась она так, что все вокруг улыбались, умилялись, и сочувствовали ей. Вот и сейчас переход от образа бодрой диктаторши к образу скромницы был столь красочен, что вызвал дружный ржач, в котором смешались убойные дозы сарказма.
- Пашите, холопы! - громко фыркнула припорошенная пылью девчонка с тряпкой в руках.
Должно быть, Алёна имела живой огонь вместо сердца, потому что если она загоралась какой-то идеей, то быть рядом с ней и не загореться тем же - было не реально. Стоило ей загореться чем-то, как она поджигала всех вокруг. А ничем не гореть Алёна не умела.