– Мариша, расскажи, что ты помнишь?
Все его ответы натыкались на моё, гробовое молчание. Я не знаю, что он уже выяснил, но единственный, кто видел меня входящим в кабинет директора, была именно Марьивановна, а вот как я его покидала, не видел ни кто.
Когда следователь ушёл не солоно хлебавши, Марьивановна, в притворной заботе склонилась ко мне и тихо, так что бы слышала только я, прошептала:
– Молчи, тварь. Раскроешь рот, я тебя до конца твоих дней в чулане держать буду.
Для нас, детей, это была страшная угроза. Вот только я не совсем так на неё отреагировала. Зверь во мне зашевелился и глухо зарычал. Я отшатнулась от неё, понимая, что сейчас не время и не место, сводить с ней счёты, а она истолковала моё движение в свою пользу.
– Так-то, детка. Знай, в чьих руках твоя жизнь.
Судя по всему, все думали, что я не более чем свидетель и жертва насилия. Об этом ни кто мне открыто не говорил, но по сочувствию окружающих, это было понятно и без слов.
***
Из газет, из обрывков фраз, из вопросов, которые мне задавали, я поняла, что следователи склоняются к тому, что убийство было совершено из мести. Разгром кабинета свидетельствовал, что, что-то искали, а выброшенные перед пожаром, в окно, фотографии, делали логичным вывод, что искали именно их. Следов под окнами не нашли, но пока тушили пожар, там разве не стадо слонов потопталось, так что если что и было, по мнению следователей, это уничтожили. Подозревали всех, кто хоть как-то был связан с жертвами насилия директора. Братьев, родителей, родных, но никаких улик позволяющих кому-то из них предъявить обвинение не набралось. Общественность больше сочувствовала детям подвергшимся насилию, а убийца, в их глазах, был карающей рукой господа, оборвавшей жизнь извращенца.
***
Я читала книжку, когда ко мне в палату пришла милая женщина. Она села рядом и долго просто сидела.
– Что читаешь? – поинтересовалась она.
Я повернула книгу обложкой к ней.
– Любишь читать? – не отставала женщина.
Я кивнула.
– А о чём тебе нравиться читать?
Умно. Ответ не подразумевает, да или нет. Здесь надо изложить целую позицию, а значит, дать ей пищу для дальнейшего диалога. Не охотно, но я заговорила с ней. От неё не шла угроза, и даже обычного потребительства я не чувствовала. Казалось, что её на самом деле интересую я сама и мои увлечения. Мы долго общались, а затем она стала задавать наводящие вопросы. Я не сразу поняла, к чему они ведут, но как только сигнал тревоги прозвучал в моём мозгу, замолчала и, укрывшись одеялом, отвернулась от неё. Больше я на неё не реагировала. Знала ведь, что взрослым нельзя доверять, и вот опять попалась.
***
Я тихонько подслушивала у двери кабинета.
– Что скажете? – спросил следователь, психолога.
Женщина покачала головой.
– Девочка явно пережила сильный стресс. Она закрывается, стоит только немного приблизиться к тому, что там произошло.
Следователь достал сигарету и закурил.
– Вы не против? – запоздало, поинтересовался он.
Доктор махнула рукой позволяя курить.
– Она определённо, что-то видела – сказал следователь.
– Да. Но узнать это будет очень трудно. Я предполагаю, что она подверглась насилию, а потом стала свидетелем убийства. Совокупность всего пережитого, заставляет её сознание, отторгать эти воспоминания, как болезненные. Она словно стирает то, что пережила.
– А гипноз? Может быть….
– Ни кто вам не даст на это разрешения. Она ребёнок и пробуждение воспоминаний может ещё сильнее её травмировать. Здесь может помочь только забота, ласка и доверие. Возможно, со временем, она сама начнёт вспоминать произошедшее, заново это переживать и переоценивать.
– Со временем… – вздохнул следователь – …Его у меня нет.
Доктор вздохнула.
– Что-нибудь ещё выяснили? – поинтересовалась она.
Вовлечённая в это дело, она восприняла его близко к сердцу, не столько из-за гибели директора дома интерната, сколько из-за попутного расследования его "деятельности".
– Всего рассказать не могу, сами понимаете, но….
***
Я долго думала, как отомстить Марьивановне за всю её "ласку" и "заботу", которыми она меня так щедро одаривала. Удивительно, но мысль, о том, что бы даже глотнуть её крови, вызывала у меня стойкое омерзение, словно в её венах текла не кровь, а тошнотный супчик из нашей столовой. Мысль съесть её сердце была не лучше. Впрочем, я сомневалось, что оно у неё вообще есть. А тут ещё добрая докторша, не оставляющая попыток меня разговорить, обмолвилась, что меня определили в какую-то реабилитационную программу и назад я уже не вернусь. Что же, если так, то можно позволить узнать им немного того, что их так интересует. Завраться я не боялась, так как чётко определила для себя границу, дальше которой нужно было молчать, а всё, что я собиралась рассказать до неё, было самой настоящей правдой.
Позволив в один из сеансов снова себе раскрыться, я даже сама навела разговор на эту тему.
– Скажите, тётя Лена, а у вас есть мыло… такое душистое и пахучее? – спросила я.
– Есть. Если хочешь, я, в следующий раз принесу его тебе.
– Да, было бы хорошо. Меня однажды им мыли. А ещё мыли голову шампунем. Он тоже такой хороший – щедро я делилась своими воспоминаниями – А потом мне подарили красивую и новую одежду.
– Наверно это был твой день рождения? – поинтересовалась психолог.
– Нет – ответила я и, сделав долгую паузу, добавила – Это было перед тем, как меня отвели в кабинет к директору.
Я сказала это тихо и трагично, что бы она поняла, что я вступаю в сумеречную зону своих воспоминаний.
– А кто тебя мыл? – спросила она, стараясь закрепиться на этой позиции и не уйти далеко от темы.
Она, знала, любой вопрос может быть последним. Я снова закроюсь и закроюсь надолго.
– Марьивановна…. Она всегда моет девочек, перед тем как отвести к нему в кабинет. Доводит до дверей и говорит: Будь послушной и громко не кричи.
Тётя Лена подсела ко мне ближе и нежно обняла.
– Расскажи, что было дальше – попросила она.
– В кабинете играла музыка. Она всегда играет, а иногда очень громко.
– Почему? – поинтересовалась психолог.
– Что бы не было слышно как кричат девочки – переходя на бесцветный голос и словно впадая в транс, ответила я – Я вошла и директор предложил мне конфету. Она была горькой и противной. А потом я запила её чаем. Он тоже был таким странным и гадким. Потом он предложил мне сесть ему на колени и стал меня раздевать….
Я замолкла, словно наткнулась на невидимую стену и с головой погрузилась в тёмные воспоминания, но завершить всё это надо было красиво и трагично, так, что бы отбить желание выпытывать у меня дальнейшее.
– …Нет ….нет …нет. Не делайте этого,… я не хочу…. – во всё горло завопила я и забилась в истерике.
В душе каждого, живёт маленький актёр. У одних, он так и остаётся маленьким и сереньким, способным только на второстепенные и малозначимые роли, у других он вырастает в гениального и талантливого. Когда ты живёшь, окружённый всем готовым, любящими родителями и тебе не нужно прилагать много сил, что бы привлечь к себе внимания, твой актёр живёт в тебе не востребованным. Ну, подумаешь, раз в недельку сыграешь святую невинность разбив вазу. Вариантов, если нет в доме собаки или кошки, не так много. Играй не играй, всё равно накажут. Так что твой актёр прозябает на пустой сцене и не развивается. Совсем другое дело, когда его талант может принести тебе ощутимую пользу. Или сладости, или уход от неминуемой расправы. Не важно, кто начал драку, если в её финале на одной стороне парень, а на другой ревущая во всё горло девчонка. Кому поверят, ему или мне?