— Как уступать? — прошептала Лена, пугая жаркой чернотой своих глаз.
— Находиться рядом… кажется, я это уже говорил.
Она рассеянно кивнула.
— Спать в одной постели, — каждое слово давалось с трудом. — И это я тоже, кажется, упоминал.
Лена смотрела на меня. Её охватило знакомое по Талентине чувственное оцепенение, но я продолжил объяснять:
— И целоваться… Собственно, это я и сделал, чтобы иметь возможность покинуть дом, пока ты спала. Я целовал тебя без разрешения. За что прошу… — Она рассеянно коснулась губ, пальцы скользнули по нижней пухлой губе, размазывая влажный след. Горло сдавило, я сипло закончил: — прощения…
Всего один маленький толчок браслета — и я оказался лицом к лицу с Леной. Она смотрела на меня немного растерянно, будто о чём-то спрашивала.
— Простишь? — прошептал я, опираясь ладонями на кровать по бокам её бёдер.
Тонкие пальцы соскользнули с её губ и метнулись к моим. Осторожное прикосновение было как удар тока. В коленях появилась слабость, я сел рядом с Леной, не сразу сообразив, что моя ладонь движется по её бедру к талии.
— Это… проще остановить… если… — Кружева пеньюара щекотали пальцы, но я чувствовал жар чужой кожи, — сначала немного… поддаться… и они отступят… чтобы восстановиться…
Я наклонялся, Лена запрокидывала голову, неотрывно на меня глядя.
— Можно? — спросил я.
Лена кивнула. Её мягкие губы разомкнулись, я обхватил нижнюю и, всасывая, слегка прикусил. Рука Лены взметнулась, пальцы до мурашек приятно зарылись в мои волосы, тянули вниз. Она откидывалась, высвобождая подогнутые ноги, утягивая меня за собой на смятое одеяло. Лена оказалась подо мной.
«Прекрати!» — кричал страх перед проклятьем.
Упершись ладонью в кровать, я приподнялся, но ответный осторожный поцелуй заставил остановиться. Губы Лены были разной толщины, я с замиранием сердца обхватывал то нижнюю, то верхнюю, ловя разницу в ощущениях: такая объёмная с одной стороны, и аккуратная узенькая с другой, тугой изгиб от уголков к дуге верхней губы, бугорок, по которому я скользнул языком, снова перебираясь на нижнюю губу. В ответ Лена слегка двигала ей, словно хотела участвовать активнее, но не решалась. Как в омут с головой я упал в этот поцелуй.
Тело горело от желания подмять под себя девушку, вторгнуться одним толчком и двигаться, пока меня не накроет горячим экстазом. Гул сердцебиения заглушал мысли, я дышал, чтобы касаться губ Лены своими, то ласково, то настойчиво, скользя по ним языком, прикусывая и снова лаская, ловя ответные прикосновения, осторожные попытки втянуть мою губу и расслабленное принятие моих действий, и снова короткие сжатия моих губ, осторожнейшее прикосновение зубов.
Рука моя металась по бедру Лены. Сначала поверх пеньюара и сорочки, потом по горячей нежной коже, ещё больше соблазняя и распаляя.
А под многослойной шелухой волнительных ощущений и животных желаний билась и пульсировала мысль: «Проклятье… Ты навлечёшь на неё проклятие». Маленькая частичка здравого смысла, выжившая в припадке сладострастия, — она лёд, необходимый, чтобы погасить кипевшее в крови желание. Но как же сладко было целовать и ласкать Лену, снова чувствовать в объятиях льнущую ко мне горячую девушку…
***
Смотрела в потолок, но ничего не видела. Дыхания по-прежнему не хватало. Тело горело, меня сотрясало от немыслимо дикого желания, и даже смерть казалась несущественной платой за продолжение поцелуев и ласк, за то, чтобы всё зашло дальше скольжения ладони под сорочкой.
акрыв глаза, я невольно выгнулась от охватившей меня жаркой дрожи.
В ванной комнате звякнуло. Я открыла глаза и коснулась невыносимо чувствительных, пылавших губ.
Надо успокоиться.
Я приложила ладони к горячим щекам, стараясь выбросить из головы образы того, что могло быть дальше. Стараясь не думать о том, зачем Раввер ушёл в ванную, но против воли думала, и тело снова наливалось тяжёлым, вязким желанием.
Стыдно было признать, что это уже не действие браслетов. В процессе всё более судорожных ласк и поцелуев внутри будто лопнула струна, возвращая контроль над разгорячённым, изнывавшим от страсти телом, но тогда я не испугалась, продолжая целовать Раввера. А вот ему хватило ума и силы воли отстраниться и, в очередной раз извинившись, ретироваться в ванную комнату.
Тогда осознав, что он ушёл, а я осталась одна, я едва не закричала — так сильно хотелось, чтобы он снова лёг рядом, прижимался ко мне дрожащим от возбуждения телом, целовал, крепче сжимал моё бедро под сорочкой. Закусив губу, я пережила этот страшный миг, промолчала.
Но даже сейчас, много минут спустя, во мне всё горело от желания, и впервые я поняла, каково это — настолько не контролировать своё тело, что, реши Раввер воспользоваться моим состоянием, отказать я бы не смогла. Наоборот — сама радостно стянула бы с себя одежду и отдалась ему.
Дверь ванной комнаты отворилась. Раввер застыл в проёме: затянутый в строгую чёрную одежду, теперь дополненную застёгнутым на все пуговицы фраком.
— Хочу ещё раз извиниться за доставленные неудобства, — таким холодным голосом произнёс он, что мне захотелось ниже натянуть подол прикрывавшей колени сорочки. — Думаю, тебе захочется принять ванную. И пообедать.
Мне хотелось оказаться в его руках. Но я молча приподнялась, села. Внутри толчками перекатывалась горячая кровь, в ушах звенело.
Раввер подошёл и более мягко спросил:
— Помочь?
По привычке собиралась ответить «Нет», но в порыве желания оказаться ближе к нему, ответила:
— У меня ноги дрожат.
Неспешно, будто каждую секунду ожидая отказа, Раввер наклонился и поднял меня на руки. Я прижалась к нему. Свежая рубашка пахла мускатным орехом с оттенком лаванды или чего-то похожего. Я вдохнула полной грудью, закрывая глаза и наслаждаясь внезапным и ярким ощущением безопасности. Сейчас я понимала, почему дети хотят оказаться на руках родителей.
Этот миг полёта в его сильных руках был краток. Раввер стал наклоняться, мои ноги коснулись тёплого дна набиравшейся ванной, его ладонь скользнула по спине, и Раввер отступил. Мне стало холодно.
— Вода наберётся и сольётся сама, будет наиболее комфортной для тебя температуры, — глядя в сторону, пояснил Раввер. — По твоему желанию на бортик выставятся все необходимые принадлежности. Это сушильщик, — он указал на скомканное полотенце на полке. — Он высосет воду из волос и с кожи. А это новая сорочка и более строгий пеньюар. — Теперь Раввер указал на лежавшие на стуле вещи. — Я поработаю в спальне. Чтобы не провоцировать чары, друг от друга лишний раз отдаляться не стоит. Если меня не вызовут по службе, пообедаем вместе и я расскажу больше о доме и его особенностях. Но если этого не сделаю я, всё разъяснят духи.
По коже бродили мурашки, вода быстро поднималась, охватывала икры.
— Духи? — я подняла намокшие подолы пеньюара и сорочки.
— Да. В домах глав рода прислуживают духи… — Он глубоко вдохнул. — Разреши мне выйти. Я ещё не до конца успокоился.
— Да, конечно, — прошептала я.
Я сама ещё не успокоилась. Раввер покинул ванную чеканным шагом. Затворил дверь.
Вода поднялась выше колен и остановилась. Постояв, я через голову стянула одежду и, бросив на стул, села в тёплую воду. Она охватила меня по шею. Я закрыла лицо руками и почему-то расплакалась. Слёзы текли, а я не могла их остановить.
***
Привалившись спиной к двери в ванную комнату, я выдохнул. Посмотрел на дрожащие пальцы.
Казалось, кровь готова вскипеть. Воздействие чар такой силы с Талентиной началось только через полгода неподтверждённого брака. На этот раз браслеты сразу начали творить что-то совсем непотребное.
Хотя эту поспешность можно понять: двенадцать лет я возглавляю род, а наследником не обзавёлся.
Я закрыл лицо руками и стал глубоко дышать, восстанавливая спокойствие, стараясь отгородиться от мысли, что за дверью за моей спиной находится прекрасная обнажённая девушка, обладать которой я имею полное законное право.