- Да, ты недаром поэтесса, - воскликнул он, - как красиво вывернула. Может, тебе на психолога пойти учиться?
- Насчёт учёбы, - нахмурилась я, - меня загоняют на журфак.
- Вот это номер! – у Димы округлились глаза, - и что делать будешь?
- Придётся поступать заочно, а то меня всех моих регалий лишат, - вздохнула я, - всех, не всех, а журналистских могут.
- Куда? В МГУ?
- Наверное...
- А как насчёт МГИМО?
- МГИМО? – поразилась я, - нет, это я не потяну.
- А потом я организую тебе перевод во Францию, тем более, ты неплохо говоришь на французском.
- На разговорном уровне, - напомнила я.
- Так учи. В чём проблема? У меня есть несколько книг Бальзака на языке оригинала, могу одолжить.
- Давай, - вяло согласилась я, меня эта затея не вдохновляла.
- Не слышу энтузиазма в голосе, - хмыкнул он, - не куксись, конфетка, сама напросилась. Жаждешь славы и денег?
- Не знаю, - задумалась я, - у меня есть всё, о чём только можно мечтать.
- Всё ли? – прищурился Дима.
- Ну, скажем, не всё, мне не хватает женского счастья, хотя мужчинами я любима. А что делать, если своё счастье я ассоциирую с тобой?
- А я с тобой, - улыбнулся он, - что делать будем?
- Тебе лучше знать, - прошептала я.
- Наш тет-а-тет неприлично затягивается, - сказал Дима, улыбаясь, - пошли, невеста без места. Кстати, белое платье тебе очень идёт. Ты в нём, словно ангел. Хочу, чтобы ты со мной
пошла под венец в белом платье.
- Я уже ходила с тобой под венец в белом, - напомнила я, - и,
помнится, ты хотел оттащить меня венчаться в красном.
- Расписываться в белом, а венчаться в алом, - хмыкнул он.
- Хватит разглагольствовать, - отмахнулась я, - эстет доморощенный. Пошли, а то на нас уже косятся.
- Когда больше двух, говорят вслух, - весело воскликнула Эля, - вы чего шепчетесь?
- Секреты обсуждаем, - усмехнулась я.
Мы уселись, а Дима налил мне шампанского.
- Секреты у них, - пробубнела моя подружка, тряхнув своей огненно-рыжей гривой вьющихся волос.
Она была весела, довольна жизнью, и рядом с Даней светилась от счастья. Наша с ней дружба чуть врозь не пошла после её романа с Димой, но, к счастью, она вовремя одумалась. Прошлой зимой она родила ему двух дочек, Дашу и Фаину, но замуж вышла за Данилу.
Димке везёт на дочек. Он мечтает о сыне, но наш с ним общий первенец – Василиса, а Эля родила ему двойняшек. Ясно стало сразу, что девочки не близнецы, а двойняшки, потому что у Даши светленькие волосы, а у Фаечки рыжие, как у матери, но обе зеленоглазые, как и мать.
Мы все думали, что будет одна девочка, но, как оказалось, УЗИ наврало с три короба. Вторая дочка явилась полной неожиданностью.
Но ничего, теперь у неё всё хорошо, но, боюсь, Дима отнимет у Эли дочек. Недавно он заговаривал об этом со мной, и я пришла в шок, узнав о его замыслах.
- Мои дети должны иметь всё, - сказал он мне при встрече в уютном кафе, - всё самое лучшее.
- Ты это к чему? – удивилась я.
- К тому, что, когда Даша и Фая подрастут, я увезу их в Испанию. В Мадрид.
- Зачем? – оторопела я.
- Сделаю из них великосветских барышень, - пояснил он, - куплю им дом, будут учиться, найму человека, чтобы за ними присматривал. Устрою им карьеру в Америке, ну, и в Испании заодно. Эля ничему хорошему их не научит, тем более, они с Данилой решили общего родить.
- Почему ты так говоришь об Эле? – пролепетала я, - она
отличная мать.
- Она курица, - холодно ответил Дима, пригубив кофе.
- Значит, и я курица? – сощурилась я.
- Нет, ты – это отдельная статья, ты особенная девушка.
- Нельзя отнимать детей у матери, - прошептала я, пытаясь воззвать к его разуму.
- Это, смотря какая мать, - хмыкнул Дима, - вот ты особенная. Карьеристка, думаешь о будущем дочери, занимаешься её вокальными данными. Василиса видит перед собой пример.
- Эля в состоянии их воспитать порядочными и честными, - воскликнула я, - чего тебе ещё надо?
- Чтобы она им мозг не запудрила, - буркнул Дима, - её родители из деревни, я имел честь с ними общаться, да и ты, голубушка, тоже. Чему они могут воспитать?
- Ты форменный сноб! – фыркнула я, - они тоже люди, какие есть.
- Какие, есть, меня не устраивают, - пробурчал Дима, и я поняла, что он действительно отнимет у неё малышек.
До отъезда на туманный Альбион оставалось всего несколько дней. Я постаралась поскорее решить все дела, Генриха и Модеста Львовича, моих начальников по издательствам, я поставила в известность, куда и зачем уезжаю.
- Не можешь ты без добрых дел, - вздохнул Модест Львович, - а муж-то твой как на это отреагировал?
- Махнул рукой, - улыбнулась я, - а как ему ещё было реагировать? Это так, по мелочи, как он считает, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы ничего не взрывало. И не подвергало опасности себя и окружающих.
- Мило, - усмехнулся Модест Львович, а Генрих лишь бросил на меня дикий взгляд, и даже комментировать не стал.
Рано утром Макс отвёз меня в аэропорт, где меня уже поджидал Нестеров, проводил нас, и удалился восвояси.
- Что это у твоего мужа на шее? – удивился Павел Николаевич, когда мы устроились в самолёте.
- Всего лишь гипс, - ответила я, - одна скандальная баба огрела его в отделении своей сумкой. Шейные связки потянул, а бабу отправили на пятнадцать суток за хулиганство. Её загребли, когда она сыр в супермаркете воровала. Теперь генерал
называет Макса инопланетянином в гипсе.
- Как? – смеялся глазами пожилой человек, - инопланетянин в
гипсе? Кстати, кто ему волосы покрасил? Случайно, не ты?
- Случайно, я, - не сдержала я смеха, - но я причастна лишь косвенно. Я дала ему статуэтку, которую две девицы, любящие оригинально пошутить, поставили среди глиняных безделиц моей датской подруги. Это был муляж с ядовито-зелёной краской. Макс блондин, и результат вы имели честь видеть на его волосах. Над ним теперь весь коллектив посмеивается, а уголовники хихикают на его допросах. А как бы вы
отреагировали, если бы вас следователь с зелёными волосами допрашивал?
- Трудно сказать, - улыбнулся Павел Николаевич, - перспектива допроса меня совсем не вдохновляет, но, думаю, смеха бы не сдержал, точно.
- Вот именно, - вздохнула я, - серьёзная организация, а у майора на голове ирокез, как у панка. Волосы встали дыбом, словно его током шарахнуло, краска такая, да ещё и не смывается. Проказницы объяснили, что сойдёт она только через три месяца, но дыбом волосы ещё долго простоят.
Павел Николаевич рассмеялся, пришёл в чудесное настроение и попросил молоденькую стюардессу принести нам по бокалу шампанского.
- Подождите немного, - вежливо ответила она, - сейчас самолёт взлетит, и я всё сделаю, раньше не положено.
Когда мы воспарили, я тут же стала дёргаться. На шампанское, свежую клубнику, и ванильный зефир я взглянула нервно, но всё же выпила с Павлом Николаевичем.
- За удачное завершение дела, - сказал он, чокаясь со мной, - что-то ты напряжённая. Что с тобой?
- Не люблю летать, - пояснила я, - и ничего поделать с собой не могу. Я себя на высоте некомфортно чувствую.
- Ничего, лететь не так уж долго, - вздохнул он, - с Америкой или Австралией было бы хуже.
- Да уж, - пробормотала я, вынимая из сумочки сборник стихов Омара Хайяма.
- А восточные стихи, значит, успокаивают? – хмыкнул Павел Николаевич.
- Есть такое дело, - улыбнулась я, - или философия Нитше.
Остаток пути я читала стихи, пыталась сама сочинять по
планшету. Выдала пару сонетов, которые у меня получились на редкость красивые на нервной почве, и показала их новоиспечённому супругу. Тот оценил их красоту по достоинству, сказав, что я талант, а я покраснела.
Я не люблю, когда меня хвалят, точнее, когда говорят, что я талант. Я всякий раз начинаю нервничать. А вот конструктивную критику, пожалуйста, воспринимаю легко. Может, дело в том, что я сама не считаю себя талантом? Мне просто нравится сочинять стихи, а всё остальное шелуха...