Читать онлайн "Иностранный легион" - Балмасов Сергей Станиславович - RuLit

Так, 1-му Иностранному полку Легиона «за боевые доблести», впоследствии за прорыв линии Гинденбурга, были выданы красные фуражеры[105] для ношения на левом плече и особое почетное знамя. Таких знаков отличия не было ни в одном подразделении французской армии. Французские командиры выставляли выдачу подобных «бус» и «зеркалец» как невиданное благо для Французского иностранного легиона. Во время «пополнения» во Французском иностранном легионе произошел весьма показательный инцидент, характеризующий не только отношение французов к русским, но и вообще дисциплину, царящую там. Предварительно надо сказать, что российское командование планировало первоначально, что Русский легион будет сражаться под русским знаменем и в русской форме. Но незадолго до выступления на фронт офицеры Русского легиона собрали и выстроили своих солдат. Они сообщили им, что французское правительство настояло на том, чтобы Русский легион был обмундирован во французскую форму. Это было обусловлено тем, что Советское правительство выразило правительству Франции протест, обвинив последнюю в том, что она держит на своей территории контрреволюционную воинскую часть, готовя тем самым помощь белогвардейцам. Это и стало предлогом для переобмундирования Русского легиона во французскую форму. Надо отметить и ранее проявленную неприязнь французов к русской форме после заключения Брестского мира. Кроме того, сами французы распространили мысль, что, сражаясь в русской форме и под русским знаменем, русские легионеры становились наемниками, положение которых, если они попадали в плен, было ужасным. Над ними можно было всячески издеваться и убить, не считая их военнопленными. Большевики, видя, что идея создания Русского легиона нашла реальное воплощение в жизнь, хотели этому помешать. Дело в том, что само образование воинской части из русских, которые не приняли мира с немцами, наносило большевистской репутации невосполнимый ущерб. Надо было сорвать выход Русского легиона на фронт любыми способами, показать, что это бунтовщики, чтобы добиться его расформирования. Тем самым они желали подчеркнуть, что все россияне, «за исключением кучки контрреволюционеров», согласны с проводимой большевиками политикой. Масла в огонь подлило решение маршала Петэна трансформировать Русский легион по копии Иностранного легиона. Это означало резкое ужесточение дисциплины и назначение сюда французских офицеров. В то же время французское командование решило заново утвердить в русских солдатах дисциплину. Дело в том, что с появлением большевиков русские солдаты сильно распустились. Как тут не вспомнить привычную картину 1917 г., когда можно было увидеть тысячи солдат в расхристанной форме, с красными бантами на груди, без ремней, с отсутствием тех или иных атрибутов в ней. Поэтому в марте 1918 г. русское верховное командование во Франции объявило, что с переходом на французскую службу «все офицеры и солдаты должны соблюдать установленные правила о форме одежды. Особенно обратить внимание:

1 на ношение шинелей, которые, надетые в рукава, должны быть застегнутыми на все крючки, а внакидку — на крючки воротника

2 на ношение поясов, которые многими стали вовсе упразднены.

Волосы на голове должны быть коротко острижены, за чем начальникам вменяется в обязанность строго следить, за неисполнение чего и тем и тем грозит арест»[106] на ношение шинелей, которые, надетые в рукава, должны быть застегнутыми на все крючки, а внакидку — на крючки воротника и 2} на ношение поясов, которые многими стали вовсе упразднены. Волосы на голове должны быть коротко острижены, за чем начальникам вменяется в обязанность строго следить, за неисполнение чего и тем и тем грозит арест»[107] на ношение поясов, которые многими стали вовсе упразднены. Волосы на голове должны быть коротко острижены, за чем начальникам вменяется в обязанность строго следить, за неисполнение чего и тем и тем грозит арест».[108] Все это вместе, в том числе и нежелание соблюдать дисциплину при ношении формы, и привело к последующим печальным событиям. Если большая часть бывших русских офицеров подчинилась приказу французского командования, то солдатская масса отказалась его выполнять. Во главе недовольных встали старший унтер-офицер Сабуров и младший унтер-офицер Ушаков, прибывший с Салоникского фронта. По свидетельству очевидцев, они «вышли из строя и заявили о том, что не желают сражаться, и призвали остальных сделать то же самое. По приказу начальника 8-го зуавского полка они были арестованы».[109] Их судили военно-полевым судом, который вынес смертный приговор. В то же самое время приговор обещали смягчить в случае «отказа Ушакова от своих большевистских убеждений». В ответ Ушаков призвал, в случае дальнейших требований французов снять русскую форму с чинов Русского легиона, отказаться воевать за них, мотивируя это обманом с их стороны. Тогда решение военно-полевого суда было приведено в исполнение. Один из русских очевидцев расстрела описывает это так: «…нас всех выстроили на лужайке и зачитали приговор. Так, мол, и так, расстрелять унтер-офицера Ушакова. Мы не верили — нарочно нас стращают расстрелом, чтобы скорее утихомирились. Стоим себе спокойно на солнцепеке, а перед нами — Ушаков, ветром на нем гимнастерку колышет, потому как без пояса он. Ушаков нам говорит: «Вы, товарищи, не верьте им, они нас запугивают. А воевать все равно не заставят». Тут разошлось французское начальство, давай орать: «Замолчать!» — и никаких. А Ушаков все говорит и говорит — о войне, о буржуазии, о том, что Ленин зовет нас в Россию. Появился жандармский взвод и отделил нас от Ушакова. Подошел к нему поп и сует крест — целуй, мол. А он их к черту посылает. Хотели жандармы ему глаза завязать, а он им: «Не надо, говорит, у меня совесть чиста!» Ну, тут жандармы взяли ружья на изготовку и команда «огонь!». Раздался залп. Ушаков упал. Но успел все же крикнуть: «Держитесь, братцы! Да здравствует Россия!» У всех нас как будто что-то оборвалось внутри, похолодело под сердцем. А на другой день переодели нас в чужую форму, и перестали мы быть русскими людьми…» Сабуров был также расстрелян. Вместе с этими «унтерами» были арестованы еще 48, а по другим данным — 60 активных участников волнений, включая 15 унтер-офицеров. Начальником Марокканской дивизии они были разжалованы в рядовые.[110] Приговором военно-полевого суда вся эта группа была отправлена в дисциплинарный[111] батальон. Все они были отправлены на самый опасный участок фронта и погибли.[112] В этих выступлениях было виновато и французское командование, которое записывало в Русский легион заведомых большевиков, о чем неоднократно его предупреждали русские офицеры.[113] Судьба Русского легиона висела на волоске. Казалось, что честь русских опозорена снова и большевики добились своего: генерал Доган принял решение, а маршал Петэн уже подписал приказ о расформировании всех батальонов русских легионеров, поскольку было опасение, что бунтарское настроение передастся другим частям.[114] Но на фронте неожиданно резко обострилась обстановка, и Русский легион бросили на спасение Франции.[115] В конце апреля 1918 г., в разгар Амьенского сражения, когда, казалось, еще одно усилие — и немцы ворвутся в Париж, Марокканская дивизия с Легионом в своем составе 24 апреля 1918 г., подчиненная генералу Добени и введенная в состав 1-й французской армии, была переброшена на фронт. Место сосредоточения было у города Амьен, где сложилась наиболее угрожающая ситуация — немцы там добивали державшуюся из последних сил дивизию австралийцев. Если бы немцы прорвали их оборону, между английскими и французскими войсками прочно вбивался клин, что угрожало Антанте катастрофой… Снова Французский иностранный легион стал своеобразной палочкой-выручалочкой, последним резервом, брошенным на чашу весов в критический момент боя на самом опасном участке фронта: 25 апреля Легион вышел к лесу Ангар у Амьена, где обороны австралийцев уже почти не существовало… При помощи английских танков Марокканская дивизия 25 апреля отбила у немцев лес Ангар. При этом наиболее сложную операцию при его атаке выполнял Французский иностранный легион подполковника Ролле. Успех контрудара легионеров свел на нет все усилия немцев прорвать оборону войск Антанты и выйти к Парижу. Сообщая 28 апреля о подробностях боев в районе Амьена, Французское информационное агентство уделило главные строки Марокканской дивизии и Иностранному легиону: «…Знаменитая Марокканская дивизия… вела упорные бои в лесу Ангар, но заплатила за это тяжелыми жертвами. Особенно большие потери понес 1-й полк легионеров». «…Первые волны наших полков были опустошены и рассеяны жестоким огнем немецких пулеметов»… До укрепленной линии врага Виллер-Бретонне смогли дойти лишь немногие, однако в ходе ожесточенных боев она была взята. Этот подвиг в трехдневных боях стоил Марокканской дивизии потери 74 офицеров и 3,5 тысячи солдат. Среди них был русский лейтенант Ефремов, погибший 26 апреля 1918 г. в бою при Ангаре.[116] Несмотря на это, Марокканская дивизия и Иностранный легион в ее составе до 7 мая 1918 г. находились на боевых позициях, когда их пришлось отвести в тыл, в резерв, для доукомплектования по причине колоссальных потерь…

Большую роль в отражении немецкого наступления тогда сыграл 1-й батальон Русского легиона Готтуа, приписанный к 8-му зуавскому пехотному полку подполковника Лагарда. Своей контратакой 26 апреля 1918 г. Русский легион значительно улучшил положение полка. Командующий Марокканской дивизией, генерал Доган сказал тогда: «В наиболее критический момент боя на горизонте появляется небольшая часть… Она смело бросается вперед между зуавами и стрелками, со штыками, устремленными на неприятеля… Опасность им нипочем… Кто эти храбрецы?.. Это русские Марокканской дивизии! Слава им!..»[117] Особенно отличились при этом строевая рота капитана Лупанова и пулеметная рота капитана Разумова. «Эти части двинулись в бой с беспримерным пылом и храбростью, которые привели в восхищение всех, видевших данное движение, и особенно зуавов, с которыми они наступали рядом.[118] В неудержимом порыве, русский батальон пошел в атаку, полный пренебрежения к смерти и при общем восхищении, остается на занятых позициях, несмотря на вражеские контратаки и безостановочную бомбардировку».[119] Тем самым русские легионеры напрямую содействовали тому, что немцам дорога на Амьен оказалась закрыта. Лупанов сразу после боя был награжден орденом Почетного легиона, а двое особенно отличившихся унтер-офицеров удостоены военных медалей. Французские награды достались и другим легионерам. Все русские офицеры были награждены Военным Крестом разных степеней, Лупанов 12 июня 1918 г. стал командиром этого подразделения, сменив Готтуа. Кроме того, весь 1-й батальон Русского легиона заслужил поощрение французского командования: он был также лично награжден генералом Доганом Военным Крестом с серебряной звездочкой.[120] Однако русские заплатили за эту похвалу и награды высокую цену: 3 офицера и 76 солдат были ранены, а 34 — убиты.[121] Для того, чтобы сохранить 1-й батальон Русского легиона, Доган просил прислать ему 200 русских волонтеров из Лаваля для его пополнения. Кроме того, он же предложил не распылять русских по маленьким «легиончикам», а собрать в одну часть. Поэтому-то и было решено прекратить дальнейшее формирование Русского легиона в Италии и направить его чинов в Русский легион во Франции.[122] Надо сказать, что после известия об Октябрьском перевороте 1917 г. в России русские волонтеры, служившие в 295-м пехотном французском полку под Верденом, как и русские, служившие во французских частях на итальянском фронте, взбунтовались. Французы подавили эти выступления, ударив по русским с тыла из пулеметов. Во время этих выступлений пострадало до 1 тысячи человек.[123] Оставшихся русских бунтарей увели из французских частей, в которых произошли выступления русских, и сосредоточили их в «Русском легионе в Италии», одели в итальянскую форму и предназначили для опасной службы при артиллерийских парках на передовых позициях. Один из таких товарищей погиб от разрыва гранат, начиненных газом, т. к. не мог получить защитной маски. В Лавале тогда было своеобразное депо Русского легиона. Там же находились отпускники, больные и раненые легионеры и его резервы. Большевики, отрабатывая полученные от немцев на революцию деньги, «обложили» Лаваль по полной программе, охотясь за каждым легионером, пытаясь путем агитации разложить это подразделение и свести его военное значение к нулю. Доходило до того, что в Париже и других крупных городах большевистские агитаторы дежурили на вокзалах, выслеживая ноходящихся в отпуске легионеров. В значительной степени Легион пополнили тогда за счет «русских африканцев», не желавших умирать на каторжных работах… Среди них были и офицеры младшего звена вместе со своими вестовыми, например, офицер и его вестовой Герасимовы, сначала записавшиеся во 2-ю категорию, но потом подавшие рапорт о переводе в 1-ю.[124] Было и наоборот, когда французы насильно записывали вестовых и денщиков вместе с офицером-добровольцем в 1-ю категорию, в то время как солдат желал попасть, как, например, ефрейтор Абель Надзирадзе, во 2-ю.[125] Это было сделано французами официально, по распоряжению высших военных властей Франции, согласно приказу которых все денщики должны были следовать туда, куда отправлялся их офицер.[126] В то же время отдельные офицеры 1-й категории, отправленные сопровождать солдат самой «тяжелой», 3-й категории, к месту каторги в Алжире, например, штабс-капитан Бобровский и прапорщик Потапов, обязанные вернуться в Русский легион, отказались это сделать и наравне с солдатами отбывали каторжные работы.[127] Один из русских легионеров так описывает доукомплектование: «…получили пополнение. Во второй взвод пришло шесть человек: трое русских — куртинец Степаненко, курновец Воркунов и Вишняков с Салоникского фронта. Все, конечно, из Северной Африки. Трое остальных были: Карл Шмютке — немец из уголовников, много лет прослуживший в Иностранном легионе и возвратившийся из госпиталя после ранения, Хуан Маноло — испанец, старый контрабандист, и бельгиец Андрэ Фламье». Были в Легионе и французы, а также североафриканские берберы. Среди них почти исключительно были уголовники со значительным процентом убийц. Так, один из них, по «фамилии» Гранье, происходил из среды люмпен-пролетариата: «…Где он только не был, чем только не занимался, пока «нечаянно» не ухлопал своего хозяина, который позволил себе его ударить… А там — тюрьма, даже виселица грозила… Выручил Иностранный легион». Бербер Ахмед-Бела также убил своего хозяина. Первый служил в Легионе 10, а второй — 7 лет. И, несмотря на такое уголовное прошлое своих подопечных, французское начальство отчаянно пыталось удержать их в Иностранном легионе — Гранье и Ахмед-Бела были вынуждены подписать очередные пятилетние контракты, которыми им заменили наказание за специально подстроенную пропажу казенного имущества. Естественно, что и традиции в Легионе были соответствующими — даже среди самих легионеров процветало воровство… Честь русских была спасена, но проблему внутри самого Русского легиона это не решило. Поэтому французское командование, зная про недовольство русских легионеров французской формой, предложило компромиссный вариант — русские надевают французскую форму с русской символикой. Однако это дало почву большевикам снова попытаться взять верх над чинами Русского легиона. В батальонах было заметно волнение.[128] Большевики-агитаторы говорили, что французы обманули их, что они теперь будут служить, как в Иностранном легионе, 5 лет и большинство из них Родину уже не увидят. Видя это, 13 мая 1918 г. полковник Балбашевский неосторожно сказал перед строем легионеров о том, что не желающие воевать могут выйти из Русского легиона. Это послужило дополнительным стимулом к волнениям, поскольку запись в Легион была единственным способом избежать каторги в Африке. Выйти же из Легиона до конца войны было невозможно в силу заключенного контракта. Рядовые легионеры поняли это по-своему, и глухое недовольство русским и французским командованием сохранялось. В конце мая 1918 г. немцы начали новое наступление под Суассоном и 30 мая того же года Французский иностранный легион и Русский легион в составе Марокканской дивизии вновь бросили в бой. Положение Франции было тогда отчаянным — оборона ее расползалась буквально на глазах — немцы бросили в бой все свои силы, пытаясь разбить ее до подхода главных сил американцев. Снова Легиону досталась сомнительная честь спасать ценой гибели сотен своих питомцев «прекрасную Францию»!.. Русские легионеры-новички соревновались в доблести с «ветеранами». Подружились они тогда особенно с неграми, аннамитами, арабами и бельгийцами — самыми ущемленными нациями Легиона. Такая дружба сильно помогала в боях.[129] Легионеры не только оборонялись, но и сами отчаянно контратаковали противника. В одной из неудачных атак очевидец передавал следующую картину отступления легионеров: бегут к своим траншеям араб и русский. Французского языка они почти не знают и объясняются больше жестами: «Рус — капут. Араб — капут. Француз — тра-ля-ля!»[130] Марокканскую дивизию, бросив под Суассон, выставили на защиту Парижа, где она упорно оборонялась сразу против трех немецких дивизий, усиленных артиллерией особой мощности. Особенно упорные бои завязались на участке обороны полка зуавов на плато Вобюэн. Рота Русского легиона здесь находилась в резерве этого полка и была брошена в бой тогда, когда, казалось, уже ничто не может остановить атакующие волны немецкой пехоты… И все же 150 русских легионеров сделали чудо, остановив и опрокинув немцев. Платой за это стала потеря убитыми и раненными, по меньшей мере, сотни русских, многие пропали без вести… Очевидцы особенно отмечали мужество подпоручика Руднева и доктора Зильберштейна, попавших в плен; убитого поручика Орнатовского и раненых — капитанов Разумова, Иордана и поручика Васильева.[131] Очевидцы также свидетельствовали о доблести подпрапорщика Дьяконова, который был во время контратаки тяжело ранен несколькими пулями в живот, грудь и руку. Из-за огромного превосходства немцев 1-я рота 1-го батальона Русского легиона отходит, пробивая себе дорогу прикладом и штыком. Враг нажал так стремительно, что времени, чтобы вынести Дьяконова с поля боя, не было. Отходившие последними легионеры видели, что Дьяконов не растерялся и, согласно донесению, «собрав вокруг себя столь же тяжело раненных, как и он сам, названный подпрапорщик составил из них команду, огнем которой прикрывал тыл своей роты, облегчая тем ее отход».[132] К сожалению, нигде больше сведений о судьбе Дьяконова и его группы получить не удалось — по всей видимости, он геройски погиб. Известно было только то, что он имел Георгиевский крест 4-й степени и французский Военный Крест с пальмой. Полковник Данилов так отозвался по поводу этого поступка: «Этот бесхитростный рассказ — про одного из многих. Сколько, в самом деле, таких скромных русских героев, имена которых не удалось сохранить, осталось лежать на полях Франции и Македонии, выражая своей героической смертью протест против власти большевиков и их дерзости распоряжаться судьбами не принадлежащей им Великой России!..»[133] В ходе боев Русский легион выручил также своей атакой окруженный батальон зуавов, которому грозило полное уничтожение.[134] В это же время 1-й Иностранный полк[135] попал в окружение и вынужден был пробиваться из «мешка» самостоятельно. За период боев его роты уменьшились в 3 раза и едва насчитывали по 50 человек. Практически все чины Русского легиона, принимавшие участие в битве при Суассоне, были награждены за этот бой французскими наградами. Но лучшей наградой русским легионерам стало то, что в 1923 г., при открытии памятника около Суассона в честь исторической битвы, спасшей Францию, они увидели, что на нем в числе частей, чьи заслуги были особенно отмечены Францией, гордо красовалось название Русского легиона. Но победа очень дорого тогда далась этому подразделению. Из 400 человек 1- го батальона Русского легиона в строю осталось 102 человека; только нижних чинов выбыло 290. После этого даже в офицерской среде этого подразделения тогда зрело недовольство относительно его использования. Об этом красноречиво говорит выдержка из письма участника того боя генералу Лохвицкому: