– Тебя забыть невозможно, Круглова. Ты как наркотик, которого всегда мало, – подбодрил её Давыдов, подмигивая. – Если что, звони.
– Хорошо, Макс, договорились. А ты держи меня в курсе, что у вас там происходит.
– По рукам. Девчонкам привет передавай. Что-то они явно не жалуют меня последнее время, – посетовал он.
– Передам, – задумчиво ответила Ева, сбрасывая звонок.
Окинув взглядом комнату, Ева поднялась и, распахнув стеклянную балконную дверь, наконец вышла на террасу. В лицо ударил тёплый калифорнийский ветерок.
Долгие пять лет Ева не использовала положенный отпуск, поэтому поездка в Лос-Анджелес стала для неё глотком свежего воздуха в обыденной, пропитанной серостью реальности. Нескончаемая работа хомутом повисла на её шее, на удивление не прогнувшейся под её невероятной тяжестью. Несмотря на все удары судьбы, Ева не сломилась и не впала в губительное отчаяние, как это свойственно многим разочаровавшимся в жизни людям. В любой трудной ситуации она пыталась выбирать единственно верный для себя выход, не выслуживаясь при этом ни перед кем, идя на поводу только у своих жизненных принципов. Сколько раз она получала угрозы в свой адрес, ведя журналистские расследования! Любой другой человек, возможно, уже трижды бы отступился от своих убеждений в сложившихся обстоятельствах, но только не Ева. Она беззаветно верила в то, что зло непременно должно быть и будет наказано. И даже доли сомнения не закрадывалось в её сердце относительно верности избранного ею пути. Так как высшая справедливость являлась основным кредо для испорченной моралью и нравственностью журналистки, запятнавшей себя лишь своей откровенной неподкупностью и честностью перед лицом продажной и растлевающей умы действительности. В работе Ева отыскала смысл своего существования, так как именно благодаря её журналистским расследованиям были возбуждены уголовные дела в отношении ряда высокопоставленных лиц, чьи интересы прежде крышевались на правительственном уровне. И это являлось очередным стимулом для неё продолжать в том же духе и с тем же профессиональным рвением, невзирая на страхи, овладевающие время от времени её сознанием.
Ева осматривала местные красоты, устремив взор куда-то за горизонт, где под тяжестью увядающего дня льнуло к земле уставшее от мирской суеты великолепное небесное светило.
– Ну вот ты и в городе ангелов, Ева, – глядя на утопающее в зареве солнце, произнесла задумчиво она и улыбнулась.
Глава двадцать вторая
Глава двадцать вторая
Молчи... Смотри, как Бог открывает дверь. Зачем же ты
погружаешься в мысль, которая эту дверь закрывает?
Джалаладдин Руми
Vaticano. Via del Governatorato. 06:30 a. m.
В Сикстинской капелле, воздвигнутой на земле Ватикана, ранним утром для проведения экстренного совещания в атмосфере абсолютной секретности собралось 113 кардиналов. В помещении было установлено ровно столько стульев, сколько насчитывалось в нём членов собрания. На стульях из дерева красной вишни торжественно красовались таблички с именами и фамилиями приглашённых. Совещание назначили на шесть пятнадцать утра, но циферблат застыл на отметке половина седьмого, а папа в капелле всё ещё отсутствовал. Кардиналов охватило нешуточное волнение, так как глава церкви впервые задерживался по непонятным всем причинам. В томительном ожидании кардиналы нервно ёрзали на местах в предвкушении начала совещания. В их умудрённых опытом глазах читалось откровенное недоумение.
– А что, если мало наших покаяний и фатимские пророчества, равно как и предсказания святого Малахия, начнут сбываться? – пронёсся по залу шёпот присутствующих. – Что тогда?