— Я в курсе, что Вильям уже подготовил фамильное кольцо, и оно не для Виктории, — она понуро опускает голову, взглядом рисуя по ладоням линии жизни, которые приведут её к счастью в ответной любви, но лишь криво улыбается своим мыслям. — Восседать на королевском троне богатой страны, наверное, невероятно круто только в мечтах маленькой девочки: тебе кажется, что весь твой день будет занят чаепитиями в саду, сплетнями о прислуге в бриллиантовой роскоши, но подобная ответственность она… не для таких, как я. И как бы мне не был мил Вильям, я не могу ответить ему взаимностью, — Браун вкрадчиво следит за движением её губ и ловит мыслями каждое слово, пытаясь услышать в нём подтекст, горькое для него «но», и его испуганное интригой выражение лица меняется в долю секунды, когда он слышит уточнение: — Как минимум мне нравятся брюнеты.
Он чуть было не бросает опустошённое «дура» на выдохе, но берёт её ладонь в свою, большим пальцем проглаживая линии совместной жизни.
— Я всё утро искал тебя. И день. Я был на грани истерики и того, чтобы не дать ориентировку на тебя королевской гвардии. Я хотел выйти с поисковой бригадой королевских шпицей по твоему следу, — наблюдает, как её взгляд медленно сползает в недра смятения. — Ты можешь почувствовать то, что почувствовал я, сладко обнимая подушку во сне, думая, что это ты. Скажи мне о том, что вчерашняя ночь была не сном. И сегодняшняя. Ущипни меня. Нет, я ущипну тебя. И ты меня. Я не готов проснуться в этом кошмаре, понимая, что утром не увижу и следа твоего присутствия. Я не готов мириться с тем, что у меня такое богатое и одновременно больное воображение.
— Для больного ты слишком болтливый, — усмехается, вновь поправляя его подушку.
Он хватает её руками, с гулко отзывающей болью в костях, и заставляет взглянуть в глаза, гипнотизируя на правду. Сквозь зубы шипит её имя, ещё сильнее сжимая талию в своих тисках.
— Моей простой душе больше по вкусу харизматичные пьяницы, вечно спасающие главного героя.
И только теперь Адам Браун видит себя в титрах своей жизни как второстепенного персонажа, придворного шута, который тоже имеет право на экранное время и шанс на счастье с той, которая по всем канонам должна достаться главному герою-принцу.
Его поцелуй не кажется ей одноразовым с кромкой надежд, а её мягкий ответ рисует в его сознании пустой королевский трон и смятую постель, из которой ему будет сложно выбираться каждое утро.
Ветер так же заинтересованно подглядывает за концовкой истории, переворачивая страницу, а люминесцентная луна под диктовку пишет эпилог, в котором все в тридевятом царстве, в тридесятом государстве жили-были долго и счастливо.