Среди привычного запаха канзасских пионов он ловит шипровые нотки и усмехается — мысли о ней пахнут так же, как и она сама. Будто Джейн — ходячий флакон уверенности, стойкости и влекущей сексуальности с тянущимся флёром ветивера и пачули.
Её присутствие ощущается везде, сочится через трещины многовекового замка и создаёт вокруг него стойкую пелену зависимости. Ставшая частью королевского двора, она запечатлела себя во всём и всех: утреннее чаепитие в беседке сада уже не было бы таким привычным и таким желанным ритуалом его дня. К слову, Адам ненавидит чай, всегда маскируя виски в фарфоровой чашке под цейлонский канди, но никогда не отказывает Джейн в чайной церемонии и непринужденной беседе в полдесятого утра.
Он не готов прогуливаться по саду, зная, что не увидит её. Что в причудливой тени восточной туи не будет сидеть она, в ситцевом платье, и что-то неустанно доказывать герцогине Лесли, одним своим видом источая правоту. Беззаботно болтая ногами, свисавшими с моста за оранжереей, Джейн запечатлела свой образ в сознании мужчины, оставалась в его мыслях на весь остаток дня и даже немного наутро, и когда её гештальт, казалось, растворялся мыслями о работе, она заполняла его вновь, случайно оказываясь заинтересованной в беседе с графиней Грин в трёх метрах от двери его спальни.
Девушка не покидала его мысли с самого первого дня, когда предстала перед ним заплаканной и опустошенной туристкой в центре главной площади Демилуна, держа одной рукой поникшую голову, другой — уцелевшие от пронырливой банды мальчишек-карманников ноутбук и не столь важные сейчас документы. И он, рыцарь без доспехов, но с некорыстными побуждениями, оценивающим взглядом и приторно-бархатным голосом взглянул ей в глаза, всё там же, на центральной площади у действующего фонтана и пары бродячих музыкантов, понял, что он в жизни так не ошибался. Что, глядя через прорванную дамбу топивших её грусти и обречённости, она смотрит на него из-под опущенных склеившихся влагой ресниц и источает стойкостью внутреннее состояние, которая несла в себе по жизни. И кто бы мог подумать, как близок путь от одинокой туристки в жаркой стране без паспорта, но с путеводителем до первой в своём роду титулованной самим королём маркизы за чистую дипломатию и помощь в спасении разорённых земель на окраине Пьянеты.
Волевая и обескураженная от пережитых за короткое время бурлящих эмоций, она была заточена в тело хрупкого творения ренессанса, скрытого от сторонних глаз скульптором, ревностно борющимся за право быть единственным, кому её дозволено видеть. В тот момент, когда время буквально замерло вместе с сердечным ритмом, Адам понял, что он — единственный, кто готов узреть треснувшее от переизбытка чувств тело и буквально склеить его по кусочкам, если потребуется, потому что никто не заслуживает погибать нутром в преддверии главного праздника Пьянеты — Дня летнего Солнцестояния на глазах у Адама Брауна.
Он в судьбу не верил — эта коварная ведьма всегда заставляла плясать людей под свою дудку; а Адам связал ноги, обернув бечевку вокруг лодыжек, и закрепил шестью узлами и розовым бантиком, чтоб наверняка не пуститься безвольно в пляс. Но за бантик потянули, а узлы стали развязываться один за другим — конец веревки судьбоносно оказался в руках у Джейн. Как там говорится — «нить судьбы»? В тот момент у Адама не было причин не верить ведьме из сказок со счастливым концом.
И тут же это стало фатальным: тот вечер, когда он впервые привёл бессильную, заплаканную девушку во дворец, доверил чутким рукам герцогини Лесли Штрауд, создавшую ей образ ниспосланного с небес ангела, в долю секунды влюбил в себя непорочное и расчётливое сердце принца, впервые увидевшего её в тени растений призамкового сада под лунным светом. С тех самых пор наследный принц не мог думать ни о чём больше: ни о престоле, ни о стране, ни о своей скорой помолвке с той, которая всем своим напускным и вычурным видом, как понял Вильям, не стоила даже пальца одинокой американской туристки.
Так выглядела ходячая строгость и страсть, однажды протянувшая без пяти минут королю руку в доброжелательном жесте, смогла покорить того, которому внушали мысли об отсутствии любви в престолонаследии с самого детства — и он был с этим добровольно согласен. До того самого момента.
Вот, кому были посвящены мысли, отданные ночной прохладе, излюбленной беседке и паре исписанных стопок бумаги, пока государственные дела ждали своего часа несколькими томами в королевском кабинете. И в ночь на его День рождения он объявит Джейн о своём намерении и взглядах на новоиспечённую маркизу.