Совершенно невзрачно промелькивает идея забраться к ней через окно, но он останавливает себя на мысли. Было странным не то, что он подумал забраться в чужую пустую комнату через окно, а то, что Джейн в такую рань была где-то дальше собственной постели. Каждое утро он примерял на себя роль будильника девушки, но начиная со вчерашнего вечера весь график с её участием у королевского телохранителя как-то сбивался.
Зеленые пейзажи сада ему до боли знакомы в вечерних прогулках с девушкой, которая слишком сильно любила запах бруклинской магнолии. В тот миг он еле сдержался, чтобы не вырвать дерево с корнем в заманчивой идее собрать ей букет.
— Адам! — он чуть ли не подпрыгивает на месте, поворачиваясь в сторону друга, окликнувшего его в третий раз. — Привет, говорю! О чем задумался?
— Да есть одно… Не видел Лесли?
— Десять минут назад видел её у оранжереи. А зачем она тебе?
Ответом оказываются лишь отдаляющиеся быстрые шаги, выстукивающие несдерживаемое негодование толстой подошвой грубых ботинок.
Лесли Штрауд, силуэт пёстрого платья которой он отчетливо видит запутанным среди бутонов английских кустовых роз, источает требование не тревожить покой девушки, уединившийся с бульварным романом в мягком плетении кресла в самой отдаленной части призамковых владений, которые изредка удостаивают честью присутствия лишь пара местных садовников.
И он, прекрасно понимая желание девушки спрятаться от светской придворной жизни, не приблизился бы к ней, повесив на дверь оранжереи табличку «не беспокоить», если бы не мучавший его всё утро вопрос:
— Лесли, ты не видела Джейн?
Блондинка подпрыгивает на плетёной мебели, которую она так удачно примостила в тени раскидистой глицинии, секундно застревает взглядом между строк самой интересной сцены всей книги и испуганно выглядывает через колючие ветви любимых королевских роз.
— Нет. А разве она не в постели в такое время?
Вопрос в чьей.
— Понял, спасибо.
— Адам! — она резко захлопывает книгу, вздергиваясь от неожиданно громкого звука. — Что-то случилось?
В ответ лишь ускользающий в ветвях зелени силуэт, спешно скрывающийся в непроглядном пейзаже сада.
звёздочки
Удобно высаженное несколько веков назад основателями Пьянеты дерево у её окон ветвями заманчиво тянется внутрь замка, словно к свету, которого ему так не хватает. Адам привычно цепляется в прыжке за одну из широких ветвей дуба, ведущей к окнам опочивальни девушки, в существовании которой у него появились сомнения. Этой ночью он словно был с суккубом, изящество которого ещё больше увлекло его в свою игру, правил которой Брауну не выдали.
Он озадаченно вглядывается в стекло, игнорируя отблёскивающее солнце, и прислоняет две ладони, всматриваясь внутрь комнаты. Помимо мирно спящего питомца на лежаке у кровати, ему не отзывается ни единая душа, и Браун разочарованно вздыхает.
В моменте, убирая одну из сухих веток, оставивших небольшой след порицания на его лице, его посещает мысль, что было бы неплохо найти то самое неглиже, в котором он видел её в своих недоказанных снах. Не для того, о чём в первую очередь подумал Адам, а чтобы убедиться в его существовании — настолько эротическое белье могло лишь присниться.
Он по-супергеройски спрыгивает с дерева, отряхивает одежду и остатки порочных мыслей и обдумывает, где продолжать поиски затерявшейся подруги. Пространство вокруг приятно отдаёт ностальгией с выверенной отрадой, а в носоглотке комом оседает знакомый пачули.
Растворяя взгляд в каменной кладке к пруду, он неспешно глотает воздух, прокручивая про себя слова, от которых ему бы очень хотелось освободиться, сказав их вслух прямому адресату. И вымощенная дорожка к благим намерениям предоставляет ему такую возможность: взгляд, по-прежнему рассеянный и беглый, застревает в размазанном в пейзаже белом платье, которое кажется ему чертовски знакомым.
Режим охотника включается мгновенно: его глаза, заостренные на объекте, его ноздри, расширившиеся от подскочившего адреналина, и ноги, несущие его к арочному мосту, на котором образ, с которого он не спускал глаз, исчезает.
Браун растерянно вздымает брови и останавливается, тормозя о стыки камней и молясь внезапной слепоте больше, чем её очередному бесследному исчезновению.
На сухой земле не остаётся никаких отпечатков, подтверждающих, что Адам Браун не сошёл с ума, и лебеди, ежедневно слоняющиеся из угла в угол водоёма, не могут стать его свидетелями.
Он приседает, переваливаясь через перекладину перил, и грозно смотрит на птицу, лениво фланирующую вокруг самки, которая и так принадлежала ему. Адам иронично хмыкает.