Однако нашим мечтам не суждено было сбыться. Все обернулось как дурной сон.
Мне оставалось отбывать наказание около трех месяцев, и тут обитатели исправительного дома узнали, что началась война. Через несколько дней город бомбили и мы увидели, что и без того немногочисленная охрана оставила нас в полном безвластии. Город опустел. Прикатившие к нашему дому немецкие мотоциклисты заняли все входы и выходы, но сами в тюрьму не заходили. Видимо, боялись или ждали особых распоряжений. Так продолжалось несколько дней, пока не прибыл какой-то немецкий офицер. Под его руководством началась поголовная проверка всех заключенных. Мы не боялись. С прежней властью состояли в контрах, от нее пострадали. Немцы каждого расспрашивали, за что отбывает наказание, на какой срок осужден. И мы без зазрения совести врали, что кому в голову взбредет. Кое-кому немецкий офицер предлагал поступить на службу к новой власти, но большинство отвечало на такие предложения уклончиво, ссылаясь на то, что нужно это дело обдумать, приглядеться. Короче — почти всех заключенных выпустили на волю. Дошла и до меня очередь предстать перед немецким начальником. Он спросил:
— За чего тебя присудил?
— Хотел границу перейти, в свободный мир попасть, — соврал я, не моргнув глазом. К такому ответу я подготовился заранее.
Немец расплылся в улыбке. Понравился мой ответ.
— А теперь свобода и новый порядок пришел к тебе. Будешь сотрудник?
— Герр офицер, рад бы стать сотрудником, — говорю, — да вот беда — жена у меня в Ленинграде. Надо бы с ней посоветоваться.
Немец недовольно повел головой и проговорил:
— Нету город Ленинград, есть Питербург. Унзер армее через два неделя забирайт город. Я тебе давал аусвайс, поехал свой жена и приходил на наша служба. Гут?
— А может, вы мне сейчас дадите пропуск? — спросил на всякий случай.
— Невозможно. Город ми окружайт, но еще нет генеральный штурм. Пока иди работай.
Так мне стало известно, что путь в Ленинград закрыт. Да и не знал я, осталась ли моя Ирина в городе или эвакуировалась. Надо было переждать некоторое время. Может, и впрямь немцы займут Ленинград. Взяли они ведь многие города. Тогда и я вслед за ними подамся в город. Узнаю о судьбе Ирины. С такими мыслями я вышел из дома, в котором провел почти два года.
Город я знал хорошо, но куда ни приходил всюду меня преследовали неудачи — не то что работой негде было разжиться, в куске хлеба отказывали, когда говорил, что меня из тюрьмы немцы выпустили. Несколько дней скитался без крова и пищи. Совсем одичал. Тогда я переменил тактику. Стал говорить, что вышел из окружения и пробираюсь на восток к своим, и представьте себе — находилось немало сердобольных женщин, которые украдкой подкармливали меня. А одна даже позвала меня к себе на житье. На окраине города жила с двумя малыми детками. Боялась лихих людей. Помог я ей по хозяйству управиться, дровишек на зиму заготовил, сена накосил для коровы. Рассчитывал я здесь зазимовать или хотя бы дождаться пока смогу об Ирине разузнать. Сидели мы как-то поздним вечером с хозяйкой в теплой горнице и вспоминали довоенную жизнь. Расслабился я и не в пору разоткровенничался. Рассказал ей, кто я таков откуда в этих местах появился. Вижу моя собеседница побледнела и волнуется, а потом тихо проговорила:
— А я думала ты от войска нашего отбился. Ну, значит не жить нам в этом дому. Либо я детишек возьму и подамся в белый свет, либо тебе надо отсюда уходить.
Утром я ушел. И больше на этой улице не появлялся.
Уйти-то ушел, а куда? Где найти пристанище? Живому человеку есть-пить надо. Направился к начальнику тюрьмы, думал просить, чтобы взяли меня снова за колючую проволоку. Только я вышел на тюремную улицу, вижу переполнена моя обитель: пленных здесь разместили.
К тому времени немцы в городе разные конторы открыли, магазины, рестораны. Тыкался-мыкался я — нигде работы не дают. Заколдованный круг и только. Как мимо ресторана идешь, зло берет: едят, пьют, а у тебя уж несколько дней во рту и маковой росинки не было. И вспомнил о своем райском довоенном житье. А ведь и здесь контор немало. Немецкие сейфы мне знакомы. Добуду на пропитание. Хоть отмычки надежной под рукой не было — приспособил какую-то железку. Присмотрел контору побогаче. Охраны никакой. Надеялись немцы на свои приказы: за воровство — расстрел. По хрустящему снегу зашел с тыльной стороны дома и без особых трудов открыл оконную створку. Нашел комнату, в которой сейф стоял. Боялся, что этот немецкий шкафчик будет с каким-нибудь секретом или сюрпризом и с ним придется повозиться. Но мои опасения не оправдались. Обычный ящик — я такие запросто гнутым гвоздем открываю. Через несколько минут растолкал по карманам пачки с оккупационными марками, потом прикрыл за собой окно и смотался от этой конторы подальше. Ночной снег прикрыл следы.