Берлинг. Да-да, но не будем в это вдаваться.
Инспектор. Во что?
Берлинг. О, как раз перед вашим приходом я давал этим молодым людям кое-какие добрые советы. Так вот, об этой девушке, Еве Смит. Теперь я ее ясно вспомнил. Бойкая, живая, кровь с молоком — как видно, выросла в деревне. Больше года проработала у нас в одном механическом цехе. И ведь была хорошей работницей. Цеховой мастер даже говорил мне, что готов продвинуть ее в старшие операторы и поставить под ее начало нескольких девушек. Но после августовских дней отдыха в том году они вышли на работу чем-то взбудораженные и ни с того ни с сего решили просить прибавки к жалованью. Получали они ровно столько, сколько обычно платят в нашей отрасли промышленности, — в среднем по двадцать два с половиной шиллинга в неделю. И вот они потребовали повышения ставок, с тем чтобы получать в среднем около двадцати пяти шиллингов. Разумеется, я ответил отказом.
Инспектор. Почему?
Берлинг (изумленно). Вы спрашиваете — почему?
Инспектор. Да. Почему вы ответили отказом?
Берлинг. Позвольте, инспектор, но, по-моему, то, как я сочту нужным управлять моим предприятием, — совсем не ваше дело. Или вам и до этого есть дело?
Инспектор. Как знать, может быть, и есть.
Берлинг. Мне не нравится ваш тон.
Инспектор. Извините, но ведь вы сами задали мне вопрос.
Берлинг. А перед этим вы задали вопрос мне, притом вопрос совершенно неуместный.
Инспектор. Задавать вопросы — моя обязанность.
Берлинг. Ну а моя обязанность — не допускать повышения издержек на рабочую силу, и, если бы я согласился с их требованием повысить ставки, издержки выросли бы у нас процентов на двенадцать. Удовлетворяет вас мое объяснение? Так вот, я ответил им отказом. Сказал, что о надбавке не может быть и речи. Мы платим им по обычным расценкам, и, если наши расценки им не подходят, пусть идут работать куда-нибудь в другое место. У нас, говорю, страна свободная.
Эрик. Не такая уж свободная, если нельзя пойти работать куда-нибудь в другое место.
Инспектор. Вот именно.
Берлинг (Эрику). Послушай, ты-то хоть не вмешивайся. Ты даже не начал работать у нас на фабрике, когда все это случилось. Ну а они — бастовать. Пробастовали, конечно, недолго.
Джеральд. Еще бы, раз дело было после дней отдыха. Насколько я знаю их привычки, все они, должно быть, прожились в пух.
Берлинг. Верно, Джеральд. У большинства из них кончились деньги, и забастовка через неделю-две провалилась. Жалкая затея. Ну так вот, мы приняли их обратно — на прежнюю зарплату, естественно, — всех, кроме четырех-пяти зачинщиц, которые и заварили всю эту кашу. Я сам отправился туда и велел им убираться. Среди них была и та девушка, Ева Смит. Слишком уж она много говорила — так много, что пришлось попросить ее уйти.
Джеральд. Ничего другого вы и не могли сделать.
Эрик. Почему же, мог. Он мог бы оставить ее на фабрике, а не выбрасывать на улицу. По-моему, с ней обошлись слишком круто.
Берлинг. Чушь! Если мы не будем круто обходиться кое с кем из этой публики, они скоро потребуют для себя целый мир.
Джеральд. Что правда, то правда!
Инспектор. Может быть. Но все-таки лучше, когда требуют для себя целый мир, чем когда забирают его без спроса.
Берлинг (пристально глядя, на инспектора). Напомните-ка мне, инспектор, вашу фамилию.
Инспектор. Гул. Гэ… у… эл.
Берлинг. Какие у вас отношения с нашим начальником полиции, полковником Робертсом?
Инспектор. Я не так уж часто вижусь с ним.
Берлинг. Пожалуй, мне следует предупредить вас: это мой старый друг и я вижусь с ним достаточно часто. Мы вместе играем в гольф в Уэст-Брамли.
Инспектор (сухо). Я не играю в гольф.
Берлинг. Я и не думал, что вы играете.
Эрик (взрывается). Ну а по-моему, это чертовски стыдно!
Инспектор. Нисколько. Меня никогда не тянуло играть.