Ганскау посмотрел на часы — до прибытия в Харбин оставалось меньше часа. Он щелкнул пальцами и решительно встал. С прежними предосторожностями открыв дверь, внимательно посмотрел в оба конца пустого коридора (из какого–то купе под бренчанье гитары доносилось: «Ах, друзья, на этом свете мы живем короткий срок, и поэтому спешите набивать свой кошелек!..») и рявкнул:
– Проводник! Чаю!
Пока бородач шуршал крахмальными салфетками и тщательно расставлял на столике фарфоровый чайный прибор, Ганскау как бы невзначай закрыл дверь, посвистел только что услышанный легкомысленный мотивчик и вдруг спросил:
– Э–э, скажи–ка, кто же тебя специально предупредил, что я путейский инженер?
– Предупредили–с,— помедлив, сказал проводник.
– Да кто же?
– Об этом вам лучше бы знать,— бородач на миг оставил свое занятие и незаметно покосился.
– Разве? М–мм… а как сейчас в Харбине — большие строгости? Впрочем, я, кажется, немного пьян, кхе–кхе!— и Ганскау, якобы спохватившись, ненатурально засмеялся.
– Обыкновенные строгости,— сдержанно отозвался проводник.— Готово, извольте кушать.
Ганскау закрыл за ним дверь и нарочито громко клацнул запором. Немного постоял, прислушиваясь, потом выплеснул чай за окно и, улегшись на диван, стал ждать. Если он не ошибся, проводник — соглядатай, обязанный докладывать кому следует о подозрительных пассажирах.
Через четверть часа по коридору, приближаясь, забухали шаги, остановились перед дверью. Раздался властный стук.
– Что нужно? — громко спросил капитан.
– Проверка документов!
Бородатый монархист не обманул надежд. Ганскау открыл, готовый в случае чего стрелять сквозь карман. Перед ним стояли подхорунжий и четыре казака с короткими японскими карабинами. Явно вояки атамана Семенова.
– Прошу! — Ганскау посторонился, и в тот же миг в живот ему уперся ствол револьвера.
– Руки вверх!
Капитан повиновался. Подхорунжий, обдавая застарелым перегаром, проворно обхлопал его по бокам и вытащил пистолет. Ухмыльнулся, встопорщив щетинистые усы.
– А теперь документы.
– Извольте!
Семеновед изучал бумаги долго. Он то подносил их к глазам, то отодвигал подальше, щурился и шевелил губами.
– Ор–лов,— прочитал он наконец по слогам.— Ан-жи–нер.— Совершенно верно,— подтвердил капитан с едва заметной иронией.
– Эвон что у него тут еще имеется! — воскликнул один из казаков, извлекая из пальто лимонку.
– Тэк–тэк,— подхорунжий сел на диван и уперся кулаками в расставленные колени.— Анжинер, говоришь?
– Вижу, надо сознаваться,— засмеялся Ганскау и полез в потайной карман.— Вот мои настоящие документы.
– Ловкач! — удивился подхорунжий.— Ну–ка, читай сам, что у тебя там понаписано.
Выслушав, он с удовлетворением заметил:
– Значит, Хамскау? Еврей, что ли? Эт–то хорошо–о…
– Я — барон Ганскау! Русский!
– Да что ты говоришь! — издевательски отвечал семеновец.— Сознавайся — красный?
– Я социалист–революционер.
– Ага! Выходит, большевик,— уверенно заключил подхорунжий.
– Не порите чушь! — рассердился Ганскау.— Я — уполномоченный Временного правительства автономной Сибири, возглавляемого господином Дербером!
– Какой еще Ербер? Тоже, жид? Скажи на милость, кругом ваша масть!.. Однако, перекрасить его придется, а? — скаля зубы, обратился он к казакам.
Те угрюмо хохотнули.
– Так, начнем, пожалуй, помолясь,— подхорунжий с нескрываемым удовольствием пригладил усы.
– Я еду по важному делу,— заявил Ганскау.— Попрошу организовать мою охрану, а по прибытии в Харбин — проводить в комендатуру вокзала.
– Ишь прыткий какой! — осклабился подхорунжий.— Только в комендатуре тебя и не видели. Не бойся, я сам с тобой разберусь. Своей властью.
Он поднялся, прихватив сак, еще раз оглядел купе, пощупал пальто, проверяя добротность материала, и кивнул одному из казаков: «Захвати!» После чего повернулся к капитану и весело кивнул на выход:
– Ну, пошли, красный, сейчас ты у нас побелеешь.
Казаки заржали.
Когда они с топотом и шумом проходили по коридору, из крайнего купе быстро выглянул, как показалось Ганскау, тот самый деловой китаец, который участвовал в операции в конторе «Исидо». Увидев капитана, вышагивающего в сопровождении вооруженных казаков, он мгновенно захлопнул дверь.
– Стой! — скомандовал подхорунжий, едва Ганскау ступил на тормозную площадку, освещенную скудным светом грязного фонаря, вздрагивающую и гудящую от лязга буферов и грохота колес. В открытую тамбурную дверь рвался ледяной ветер.
И вдруг Ганскау понял: эти семеновские мясники, не различающие в первобытном своем невежестве иных оттенков антибольшевизма, кроме «престол–отечества», сейчас с превеликим удовольствием расстреляют его, барона Ганскау, как какого–нибудь мешочника. Это было до того чудовищно и нелепо, что железный функционер «Временного правительства автономной Сибири» попросту растерялся. Так хорошо задуманная комбинация, которая должна была избавить его от лап «Черного дракона», оборачивалась пошлейшим расстрелом в заплеванном тамбуре. Для изыскания спасительного выхода в распоряжении барона Ганскау оставались считанные секунды. На помощь со стороны рассчитывать не приходилось — во всем поезде о его существовании знали лишь доносчик–проводник да люди «Кокурюкая», которые, запершись в купе, наверняка ломали головы над только что увиденным. В памяти на миг всплыло недоумевающе встревоженное лицо китайца… Кажется, некий выход все же есть.
– Эх, места тут маловато, а то шашкой–то как браво бы,— вздохнул подхорунжий, передавая сак казаку, и начал расстегивать кобуру.
– Я протестую! Я вовсе не большевистский агент, как вы полагаете! — заговорил Ганскау, стараясь придать голосу всю возможную твердость.— Вы в этом убедитесь, если постучите вон в то крайнее купе. Там едет мой товарищ. По поручению представителя Японии, капитана Куроки, мы везем для передачи генералу Хорвату секретный пакет и золотую валюту.
– Золото? — подхорунжий дернул щекой и опустил уже извлеченный револьвер.— Для Хорвата, говоришь? Ни хрена, генерал не пропадет и без него, а вот нам оно будет в самый девке раз. Верно я говорю, орелики? — повернулся он к казакам.
Те в отборных выражениях высказали свое полное согласие.
– Ну, гляди у меня, если ты соврал! — предупредил подхорунжий, грозя пальцем.— Казачки, держи его покамест на мушке.
Он прошел в коридор и уверенной рукой постучался в указанное купе.
– Ну–ка, открой–ка!
Никто не отзывался. Подхорунжий выругался и забарабанил кулаком.
– Живо, кому говорят!
И тут в ответ изнутри загремели выстрелы. От лакированных дверей красного дерева брызнули осколки. Подхорунжий отшатнулся и, выгибаясь всем телом, упал в проходе. Казаки остолбенели с разинутыми ртами. Все это уместилось в ничтожно короткий миг, которого для Ганскау было достаточно. Он рванул входную дверь вагона и одним махом выбросился наугад в гремящую ветреную темноту, машинально успев отметить набегающие огни окраины Харбина.
Несмотря на позднее время, в небольшом двухэтажном особняке, расположенном в лучшей части европейского квартала Харбина, еще продолжалось чрезвычайное и экстренное заседание «Временного правительства автономной Сибири». Особняк этот принадлежал негласному финансово–экономическому советнику «правительства», миллионеру Никите Тимофеевичу Ожогину, влиятельнейшему члену правлений Русско–Азиатского банка, Общества взаимного кредита, Сибирского банка.