Гул в зале сменился обескураженным молчанием, и в тишине долго еще звучала призрачная нота, которую никогда не сочинял Берлиоз, звук флейты, неведомая музыка, стремительная, как полет хищных птиц. Музыка, исполненная такой невыразимой нежности и печали, какую никто не слышал прежде. На флейте играет бледный светловолосый юноша с кожей цвета песка. Скульптурные черты его лица – точеный нос, узкие губы, гладкие скулы – все создает впечатление немыслимой гармонии, кажется, еще один лишний штрих – и эта гармония нарушится или, быть может, совсем исчезнет. Его мраморная флейта очень старинная, или просто старая, или просто плохо сделана… Кажется, что она возникла из забвения или из небытия. С одинокой настойчивостью она требует, чтобы последнее слово осталось за ней. Но представляется, что не юный блондин исполняет музыку. Он сам охвачен музыкой, стоя в центре пустой сцены перед безлюдным залом.
7
Так она скажет. Она снова будет. Она вернется.
В тот момент она найдет утешение, оно смягчит боль от чего-то, что начнет вырисовываться в ее снах как «нечтоутраченное».
Так ей подскажет инстинкт. «Утраченным» будет деревня из прошлого, которое для нее всегда останется будущим, никогда она не скажет уже было, а скажет уже будет, потому что там она испытает счастье, не утраченное, нет, а вновь обретенное.
Выходит, что-то теряешь лишь для того, чтобы снова найти?
Это она будет знать лучше всего. Едва ли не единственное, что она будет знать, но в любом случае самое лучшее.
В том месте будет какой-то центр. Кто-то находится в этом центре. Это женщина, такая же, как и она сама. Она посмотрит на нее и увидит в ней себя, потому что единственным способом выговорить страшные слова «это я» станет возможность соотнести их с образом сидящей на земле большой фигуры, укрытой лохмотьями и позвякивающей железными украшениями – предметы, на которые можно выменять мясо и посуду, или «ценные» палочки, о стоимости которых можно договориться и в обмен на них получать вещи меньшей ценности, но более необходимые для жизни.
Для жизни нужно будет не слишком много. Мать станет посылать мужчин на поиски пищи, они будут возвращаться, тяжело дыша, израненные, таща на плечах туши кабанов и оленей, а иногда они будут возвращаться испуганные, на четвереньках, и тогда отец встанет и покажет им, надо вот так, на двух ногах, забудьте про другое, другого уже нет, теперь мы будем на двух ногах, таков закон, и они вначале поднимутся, но когда мать снова ляжет на трон и распластает на нем свои широкие бедра, они подбегут к ней, обнимут и поцелуют, они начнут гладить ей руки, а она будет пальцами в воздухе рисовать знаки над головами своих сыновей и повторять им то же, что она говорит всегда, таков закон, вы все мои дети, я всех буду любить одинаково, никто не будет лучше другого, таков будет закон, а они заплачут и запоют от радости, целуя лежащую женщину с беспредельной любовью, и она, ее дочь, тоже присоединится к этому великому выражению всеобщей любви, а мать безостановочно станет повторять, все равны, таков будет закон, все поровну, все необходимое для счастья, любовь, защита, угроза, гнев, снова любовь, всегда вместе…