— Надо было мне взять побольше мешков для мусора, — жалуется Жозетта. — Как вы думаете, есть хоть под всей этой грязью настоящий гранит?
— Когда я его повстречала, он был прекрасен, как менгир.
— Вы непременно хотите отправляться завтра? Я бы с удовольствием добавила ему резьбы ледорубом. Навести хоть какие-нибудь кубики на прессе, понимаете? Потому что, откровенно говоря…
— Я с этим разберусь. Он — моя забота.
Моя троллесса говорит шепотом, но я понимаю каждое слово. Надо полагать, мне как следует прочистили уши. Или она хотела, чтобы я ее услышал.
— Иди и займись клиентами, — говорит она. — Я с ним закончу.
Комнату постепенно наводняет запах кипящего уксуса. Несмотря на закрывающую глаза маску, я разбираю, что она готовит: свой знаменитый кислотный отвар, настоянный на горных травах для придания изысканного аромата. Это секретный рецепт, которым она никогда не хотела со мной поделиться.
— Я думал, ты его только для своих клиенток варишь, — бормочу я, сопротивляясь желанию сбежать.
Если гномы меня увидят…
— Пока ты прятался в глубинах шахты, мир изменился. Мужчины тоже имеют право демонстрировать свою утонченность. Скажешь мне, если будет слишком горячо!
Она выливает на низ моего живота целый котел обжигающей жидкости, размазывая ее титановой лопаточкой. Я стискиваю зубы, чтобы не зарычать.
— Помнится мне, ты боишься щекотки, — мечтательно говорит она, запуская шлифовальную машинку.
Кислота просачивается сквозь трещины в моей жизни. Все мои компромиссы, мое приспособленческое малодушие растворяются с треском. Из-под них, кристаллизуясь, выплывают на свет воспоминания, к которым не хотелось бы возвращаться. Когда машинка набрасывается на них, шлифуя до блеска, от них исходит зловоние, которым не погордишься.
Копить воспоминания — настоящая проблема для тролля. Наши головы слишком тверды, чтобы что-то удержать. Наша память — это нагромождение внешних слоев, которые обволакивают нас как броня и защищают от новизны. Тролли мостов хранят лучшие моменты своей жизни в аллювиальных отложениях, которые покрывают их с головы до ног. Именно это придает им тот восхитительный зеленоватый цвет, который так нравится девушкам. Мы, горные тролли, предпочитаем локализованные утолщения. Воспоминания о ночах, проведенных мной в таверне, прикрывают мой пупок и придают мне умиротворяющий вид. По крайней мере, мне нравится так думать.
— Я сейчас ликвидирую это пивное брюхо, — заявляет моя троллесса твердым и решительным тоном, сжимая фрезу. — Потом Жозетта подровняет твои лишайники. На большее нет времени — откровенно говоря, ты запустил себя с той поры, как я больше за тобой не присматриваю. Но с черным цветом в нужных местах некоторую иллюзию приличия ты создашь.
— То есть меня никто не узнает?
— И это тоже. Но на тебя все равно мало кто будет смотреть. Кроме меня.
Когда я прохожу через бутик, стыдливо прикрыв бедра сланцевой набедренной повязкой, то чувствую себя вышедшей из прошлой эпохи окаменелостью, которую извлекла из-под земли ветровая эрозия. Жозетта откладывает журнальчик «Троллинг стоунз» на прилавок и хватается за кусторез.
— Как вас постричь, какой желаете фасон? — Она обходит меня кругом, глаза у нее так и сверкают. — Давайте, не скромничайте, патронесса разошлась вовсю!
Я бросаю взгляд на музыкальный журнал. У подножия осыпи собрались четверо юных троллей и совершенно невероятной внешности троллесса, вооруженные ударными, даже отбойными инструментами. Вероятно, это их последний хит.
— Сделайте что-то среднее между ним, — я указываю на самого симпатичного, — вот этим, — на его соседа с глазами, подведенными дымчато-серым, — и мной.
— Все равно в основном это выйдете вы, — веселится она.
Когда я выхожу из пещеры, день уже на исходе, а я едва узнаю сам себя. Слой блестящего черного угля, с отливом из слюдяных крапинок, образует на мне костюм, в котором я выгляжу почти что утонченным. Растительность у меня на черепе подровняли, а на спине больше ни следа от граффити.
— С твоими глазами мы ничего не смогли поделать, — журчит моя троллесса, склонившись над замерзшим бассейном, который служит мне зеркалом.
Она тоже в черном, но с глубоким вырезом. Я пожимаю плечами.
— Ты готова выходить?
— Я думала… — она поправляется. — Я надеялась провести здесь последнюю ночь. Ты уверен, что…