– Потому, что посадили.
– Оскар, но почему именно тебя? Ведь не всех же подряд сажают!
– Это ты верно подметила. Сажают не всех.
И вот так всегда! Его ужасно трудно заставить хоть что-нибудь о себе рассказать. Откуда шрамы? Пожар был, вот и обгорел слегка.
*
Сколько же раз мы с Оскаром сидели вдвоем, дожидаясь за полночь маму! Я сидела, устремив на него пылающий взор слипающихся от усталости глаз, и мечтала. Что вот, может быть сегодня… Он вдруг, на минуточку, забудет о моей маме. И забудет, сколько мне лет. И вообще обо всем на свете забудет. И окажется, что есть только я и он, а все остальное в одночасье сделается неважно.
Ну неужели он не чувствует, как я на него смотрю? Что он, каменный что ли?
Но чуда не происходило, и в конце концов я сдавалась, и уходила к себе, и мне снилось, что… Нет, не буду рассказывать, что мне снилось, у меня и сейчас еще вспыхивают уши, стоит об этом вспомнить.
Может быть, главное достоинство этого романа было в полной его умозрительности? Фантазии всегда почему-то оказываются гораздо круче любой реальности, хотя желание удовлетворяют не больше, чем жажду вода из нарисованного стакана.
Во всяком случае, когда у меня все произошло с доктором Левой, я была изрядно разочарованна.
*
Мне было четыре, а то и меньше, когда я впервые увидела домашние роды. Пара рожала у нас на кухне. Они были студенты, и обитали в студенческом общежитии, где, конечно, для приема родов не было никаких условий – один душ с туалетом за все про все на этаж, и тот в самом конце коридора.
Будущая мама показалась мне прекрасной, как заколдованная принцесса, все вообще напоминало сцену из сказки, где маме и ее помощнице отводилась роль добрых колдуний. Запах ароматические масел, полумрак, низкие утробные звуки «О-о-о-о!», выпеваемые роженицей на схватках, наконец, крик ребенка и всеобщая радость и ликование, последовавшие за этим. Это было настоящее волшебство – ведь я точно знала, что вначале там никакого ребенка не было, и вдруг он появился – из ничего, ниоткуда! Они его просто наколдовали!
Потом, конечно, я видела множество родов, в том числе и куда менее мирных и благополучных. Помню случаи, когда дети не начинали кричать сразу, или когда волшебство неожиданно прерывалось, и мама с ассистенткой срочно увозили постанывающую роженицу на машине в роддом.
Но ни одна из этих виденных в детстве сцен никак не подготовила меня к тому, с чем я столкнулась на первой же практике.
Прежде всего, на домашних родах роженица всегда бывала только одна. Она была королева. Она была в центре всего. Все внимание было ей.
Здесь же вокруг меня кричали, стонали и извивались от боли минимум две-три, а то и четыре женщины сразу. Они ничего не понимали в том, что с ними происходит, они были похожи на раненных зверей. Первые дни практики у меня было ощущение, что переступая порог родблока, я опускаюсь в ад.
Однажды меня послали в приемное за очередной пациенткой. Акушерка приемника, милая толстенькая Катя, как раз закончила к моему появлению все положенные процедуры, дежурный интерн вносил в компьютер данные первичного осмотра: «открытие три сантиметра, шейка кзади, сглажена полностью…» Будущая мама в дурацкой роддомовской рубахе стояла рядом и улыбалась – ее как раз отпустила очередная схватка:
– Доктор, как вы думаете, я скоро уже рожу? – спросила она у сидевшего к ней спиной врача.
– Да часиков через восемь, – сказал он, не оборачиваясь.
– Ну и ладно, – сказала девушка. – Не так уж и страшно! – и она храбро двинулась к лифту. По пути ее снова скрутило – она остановилась, схватилась за перила, стала раскачиваться, знакомо постанывая.
– Бедная! – шепнула мне Катя, передавая карту. – Ничегошеньки еще не понимает! Прям жалко их, таких.
Во мне, однако, неожиданно шевельнулось что-то вроде жалости к самой Кате. На самом деле, это ведь она ничего не понимала. У нее явно не было ни малейшего представления, о том, как все это должно на самом деле происходить.
В ту ночь, пользуясь своим положением практикантки и, соответственно, отсутствием постоянных обязанностей, я не отходила от той девушки – гладила ее, массировала ей спину, учила пропевать схватки, отвлекала шутками и дурацкими разговорами. Шесть часов до полного раскрытия пролетели для нас как одна минута.
Конечно, изредка к нам врывался очередной врач, бесцеремонно опрокидывал ее на спину, всовывал руку между ног, выкрикивал очередную цифру, и тут же несся дальше по своим делам. Я – это входило в мои немногочисленные обязанности – вносила цифру в компьютер, показывала роженице большой палец – дескать, во как мы продвинулись! – и обе мы старались как можно скорее забыть об этом неприятном инциденте.