Обычно доктор Лева на поцелуе вовсе и не настаивал. Я дергалась, он отпускал мою руку, и шел себе дальше по своим делам. Но иногда – то ли дел у него не оказывалось, то ли не было у него давно никого, то ли просто он решал во что бы то ни стало на сей раз настоять на своем.
Я сколько раз уже убеждалась, что в каждом мужике, даже в самом что ни на есть распрекрасном, обязательно где-нибудь там, внутри таится насильник.
Если не считать пациенток, в отделении мы часто оказывались наедине. Какой-нибудь сбой в расписании, у напарницы заболел ребенок, и она в последнюю минуту позвонила предупредить, другая сама подвернула ногу. «Настя, но ты же справишься?» – спрашивала меня Старшая, уходя. Я в ответ невозмутимо передергивала плечами – справлюсь, мол, конечно, об чем разговор.
Самоуверенная семнадцатилетняя соплюха. Была уверена, что справлюсь со всем, чем угодно.
Ну вот, а доктор Лева, довольно часто дежурил.
Он-таки поцеловал мою руку, крякнул победоносно, посмотрел мне в глаза долгим взглядом, значения которого я, типа, не поняла, и отпустил заваривать чай. Шел второй час ночи, никто у меня в тот момент не рожал, и я как раз собиралась быстренько выпить чаю, и пойти, если получится, прикорнуть на полчасика, на свой кургузый диванчик возле поста.
Не тут-то было. На доктора Леву внезапно напала безудержная разговорчивость. Он возжелал узнать, где я живу, кто у меня мама с папой (так я ему и сказала), какое училище я заканчивала (Химкинское областное. – Как, даже не медколледж? А я почему-то не сомневался, что…), что я читаю, какую музыку слушаю, и чем обычно занимаюсь в свободное время (можно подумать, оно у меня есть!)
Я с трудом сдерживала зевки. Мне хотелось сказать, что музыки я никакой особенно не люблю, читать мне уже давно стало некогда, а в редкие свободные минуты я обычно занимаюсь онанизмом.
Вместо этого мы довольно мило поговорили о Сэлинджере и песнях Брассанса.
Когда допрос был окончен, я вежливо намекнула, что хотела бы пойти поспать.
Спать? Где же, это интересно, я сплю? Неужто все на той банкеточке на посту? Как я там, интересно, вообще помещаюсь?
Это был больной вопрос, потому что, конечно, я там НЕ помещалась. Там вообще мог поместиться разве что карлик. А уж я с моими-то ногами… Впрочем, акушеркам на дежурстве спать всяко не положено, и банкеточки на посту стоят вовсе не для этого, а для общей красоты и уюта.
Но разве мне неизвестно, что все нормальные люди обычно спят в ординаторской? Оставляешь на посту записку, чтоб знали, где тебя искать, если что, и идешь сюда. Да если этот диван разложить, на нем пять человек в ряд улягутся, а шестой у них в ногах поперек. А может быть, я его стесняюсь? Да я представляю себе, сколько женщин он перевидел и перетрогал за свою жизнь? Нашла тоже, кого стеснятся! Можно подумать, смогу его чем-нибудь удивить.
И потом, вряд ли ему самому удастся поспать. «Вот увидишь, мне стоит только прилечь – сразу дернут в родблок, или в патологию.»
Последний аргумент меня окончательно убедил.
Мы вместе разложили диван. Я легла и тут же уснула.
Проснулась я оттого, что он на меня смотрел. Лежал на боку, приподнявшись на локте, и разглядывал мое спящее лицо. Между нами стояла тяжелая стеклянная пепельница, в темноте ярко мерцал огонек доктор Левиной сигареты.
Я тоже молча, не мигая уставилась на него. Через пару секунд он не выдержал и, фыркнув, отвел глаза.
– Да ну тебя! Заколдовать, что ли, хочешь? Давай я тебе лучше анекдот расскажу. Идет Красная Шапочка по лесу, и вот, понимаешь, началась у нее менструация, первая такая, обильная. Ну, ясное дело, испугалась. Остановилась, плачет. А тут волк. Она к нему: «Волченька, выручай, помираю, посмотри, что со мной такое?» Волк смотрел-смотрел и, наконец, изрек: «Знаешь. Шапочка, я, конечно, не специалист, но тебе, по-моему, яйца оторвали.»
Доктор Левино лицо, несмотря на наметившуюся плешь, морщины, седые брови, вдруг показалось мне совершенно мальчишеским. Все что, нас разделяло – возраст, опыт, субординация, сделалось неважным. Мы смеялись, смеялись, и так, со смехом, он навалился на меня, губы его накрыли мои, руки скользнули под хирургическую блузой, нащупывая застежку лифчика. Было смешно, и как-то необычайно легко дышалось.
*
Часы показывали половину четвертого. Еще целый час оставался до рутинной предутренней беготни, до неизбежного возвращения в повседневность. Целый час еще (если повезет!) можно было спать. У стенки безмятежно похрапывал доктор Лева. Никто его в ту ночь никуда не вызвал.
Я встала, и на всякий пожарный обошла палаты. Полная луна сопровождала меня в пути – я заглядывала в дверь, луна снаружи в окно, и так вместе с ней мы не торопясь обошли все. как есть, отделение.