Меня разбудила музыка. Тихая и печальная, она лилась откуда из-под двери, заполняя собой все углы и закоулки в моем кабинете, и выплескивалась дальше, на улицу, через распахнутое окно.
«Но ты вернешься ко мне, мне сердце говорит, мне сердце говорит…»
Позевывая, я вышла из кабинета, и отправилась на звук.
Он привел меня в конференц-зал в конце нашего коридора. Там, за роялем, сидел фельдшер Валька, и играл «Песню Сольвейг», а дядя Федя пел, нежно, проникновенно, так, что хотелось плакать, и вообще умереть прямо здесь и сейчас, с чувством, что все самое главное в жизни с тобой уже было, и жить дальше попросту уже не имеет смысла.
Когда песня кончилась – я невольно перевела взгляд на часы на стенке. Было пол-третьего утра. По щекам моим текли слезы.
Дело, однако, прежде всего.
– Ребят, вы тут с ума не сошли? Ночь на дворе! Вы ж мне весь Институт перебудите! А от тебя, Валентин, я уж никак не ожидала…
– Да ладно, Насть, кто тут, кроме нас, на этаже есть? А Кричевский себе на ночь бируши вставляет, боится, что Никитка его ненароком разбудит.
– А под нами? Там же послеродовое!
– Непосредственно под нами детская палата. Прислушайся – младенцы там так орут, что сестры сами себя не слышат.
– Да? Ну, может быть. А сами-то вы что не спите? Валь, тебе ж завтра с утра заступать, как работать—то станешь?
– Да ладно, как-нибудь! Понимаешь, Федор Евдокимович хотел в первый раз после родов голос всерьез попробовать. Попросил саккомпанировать – ну как тут откажешь? Когда еще мне в жизни выпадет такой случай? Считай, что и никогда.
– Валь, время идет, – дернул его за рукав дядя Федя, – не успеем же ничего толком. Давай-ка еще раз арию из «Тоски» пройдем с тобой быстренько. Настенька, не волнуйтесь, мы скоро уже закончим. Вон у меня будильник-то – он указал на спящего в прозрачной люльке Никиту – вот-вот проснется и ка-ак запоет!
– Ну, хорошо, – вынужденно согласилась я. – А можно и я c вами посижу, послушаю?
Действительно, когда еще выпадет такой случай?
*
Оказалось, что Валька, хотя на вид пацан-пацаном, успел уже закончить училище при консерватории, и отслужить потом в армии в военном оркестре. И только после этого пошел поступать в медучилище.
Оказалось, что они с дядей Федей знакомы миллион лет, и не только. Впрочем, о последнем я давно уже догадалась. А в подробности вдаваться мне ни раньше, ни теперь не хотелось. «Когда б вы знали, из какого сора…» Да не хочу я знать, на кой бы мне это?
Было полпятого утра. Я вымыла процедурку, отправила на служебном лифте инструменты в стерилизацию. Сделала записи в истории родов. Подготовила документы на выписку.
Да, с будущей недели Институт опустеет. Отделения закрываются на мойку. Будем стерилизовать окна, двери, раковины и бачки в туалетах.
Можно будет дней на десять взять отпуск. Вот интересно, куда теперь назначат отца? Он пока что ничего не сказал, может, сам еще точно не знает. Если климат там окажется подходящий, было б здорово закатится в гости.
Хотя Костю он, небось, принять постесняется. В странах третьего мира большинство людей изо всех сил цепляются за традиции, да и во многих европейских странах пока еще весьма сильны предрассудки. Конечно, раз мы меняемся, то и мир вокруг вынужден идти вслед за нами, но медленно, ох, как же медленно, и с какой неохотой он это делает!
Телефонный звонок вырвал меня из благостно-философских раздумий.
– Привет! Извини, пожалуйста, что так рано. Это Анджела Давитян беспокоит. Помнишь меня?
– Помню, конечно! Неважно, что рано, я все равно на работе! Ну, рассказывай скорей, как твои дела, как маленький? Вы… вместе?
– Вместе, мы все вместе! Все у нас хорошо, Арсенчик растет. Ты б его теперь не узнала! Улыбается уж вовсю.
– Да ну? Ой, как бы я хотела посмотреть!
От сердца у меня отлегло. Оказывается, я все это время здорово за них беспокоилась! Просто заталкивала это беспокойство все время куда подальше, чтобы не мешало каждый день жить и работать.
– Насть, послушай. У меня очень мало времени. Понимаешь, у нас тут на КПП уже несколько дней висит какое-то странное объявление. Я прочла его вслух столько раз, что запомнила почти наизусть. У нас ведь не все по-русски хорошо понимают, у нас и читать по-русски не все умеют, а там тем более так хитро закручено, что и грамотному человеку не разобраться. Вот я тебе его сейчас близко к тексту перескажу, а ты мне попробуешь объяснить. Тем более, это, похоже, по твоей части.
– По моей? У вас там собрались, наконец-то, открыть ФАП?
– Нет. Боюсь, все гораздо хуже. Ты слушай лучше, что написано. Я тебе, по возможности, дословно перескажу.