– Зачем? – мама изогнула домиком брови. – А то ты, можно подумать, не акушерка? Если что – я уверена, прекрасно справишься и без меня. И вообще, я скоро.
Перекинув сумку через плечо, мама быстрыми шагами подошла к Марфе, покачивающейся, как балерина, на носочках у подоконника, смотрящей куда-то вдаль, за линию горизонта, и никак не реагирующей на наш разговор – точно не о ней говорили, обняла ее, с несвойственной нежностью привлекла к себе, поцеловала в лоб. Повернулась, пошла к двери, на ходу приобняла и меня, клюнула как-то неловко, сухими губами в щеку.
– Пока, девчонки, не скучайте тут без меня!
Входная дверь хлопнула, по ступеньками крыльца простучали каблучки, звякнула в отдаление калитка.
– Му-у-у! – громко и протяжно пропела Марфа, вцепившись пальцами в подоконник и не переставая раскачиваться.
– Марфа, тебе больно? – встревоженно поинтересовалась Варька, высунувшись из детской.
– Не, малыш, это я так, для кайфа! – заверила ее Марфа, не отрывая взгляд от окна.
– А, ну тогда ладно. – Варькина голова исчезла. Через несколько минут из-за закрытой двери до меня донеслось, как Варька со знанием дела объясняет бестолковому брату:
– Вот видишь, Вась, а я тебе говорила! Женщины, они, когда рожают – поют. Мне мама рассказывала. Чем лучше поют, тем быстрей ребенок родится.
– Да-а? А если у кого слуха нет? Или голоса? Так ведь тоже бывает? – сомневался недоверчивый Васька, которого не так давно отказывались принимать в музыкальную школу.
– А тебе что мама сказала? Слух и голос развиваются!
– И потом – то женщины. А то – Марфа. Наша Марфа – она разве женщина?
– А кто тогда? Мужчина, что ли? Вот бестолковый!
Я заглянула в мамину комнату. Где-то там, посреди вечного бардака прятался доплер. Но сверху он нигде не торчал, а лазить по ящикам я постеснялась.
У меня в комнате тоже была своя маленькая акушерская укладка —на всякий пожарный случай. Ну, например, вдруг кто-то припрется ночью, в родах и без звонка, по чьей-то наводке, а маму опять куда-нибудь унесут черти, вот как сейчас, и придется мне за нее отдуваться. Доплера своего у меня, конечно, не было, а только старый, еще прабабушкин металлический фетоскоп, стерильные зажимы, ножницы, шелк нулевого нумера, шприцы и пара ампул окситоцина. Кусочек чистой пеленки.
Ладно, прорвемся, где наша не пропадала!
– Марфа! – я потрясла ее за плечо. – Ты вот чего мне скажи – ребенок у тебя шевелится?
– Что? – она как бы не совсем очнулась. – А, ну да, конечно. Шевелится, а как же иначе!
– Ну и хорошо. Тогда я пока пойду спать, а ты, если что, сразу меня разбудишь. Хорошо?
– Ммы-ы-ы – промычала Марфа, по прежнему не отрывая взгляд от окна, и я оставила ее в покое. Среди маминых подруг такое состояние роженицы называют окситоциновым кайфом. Вещь ценная, можно сказать, Б-жий дар. Причем поломать его очень просто, а вот вернуть назад почти невозможно.
И я провалилась в сон. Мне снился Костя, он вылезал из моего телефона, и гнал что-то философское о ценности и быстротечности человеческой жизни. Мне снились Главный и Старшая – они ругались на меня, и требовали, чтобы я срочно шла принимать роды у какого-то мужика, причем во сне этим мужиком почему-то оказывался Игорь. Мне снилось, что я опять маленькая, и должна вовремя уложить спать сестренку, но она почему-то не засыпает, а все время вскакивает и хихикает, как я не придавливаю ее к кровати, как не набрасываю на нее одеяло, и во сне я знала, что мама вот-вот вернется, и будет сердиться, что вот, поздно, а Марфа еще не спит.
Меня разбудила Варька. За окном были сумерки. На серо-голубом небе слабо проступал серебряный диск луны.
– Настя! – сказала Варька. – Подойди, пожалуйста, к Марфе. Она как-то очень уж громко поет. И как-то немножечко странно дышит. Вот послушай сама, тебе слышно?
Да, мне было слышно. Сквозь громкое и по-прежнему отчетливое протяжное «Мму-у-у-у» прорывались звуки быстрого, шумного, прерывистого дыхания, словно Марфа силилась поднять что-то очень тяжелое, и ей никак это не удавалось
Я кубарем скатилась с кровати.
Сестренка лежала на полу, свернувшись в тугой клубок, коленки подтянуты к животу, спина выгнулась дугой.
– Марфа! – ахнула я. – Что ж ты не разбудила меня, противная ты девчонка!
– Аа… что? – Марфа перевела дух, после очередной схватки. – Думаешь, пора?
– Давай посмотрим.
Пальцы моей руки немедленно наткнулись на пробивающуюся головку.
– Что-нибудь не так? – Марфа встревоженно изогнулась, безуспешно пытаясь разглядеть собственную промежность.