Коммуна, созданная Александром Менделевичем, просуществовала полтора года.
Столько потребовалась, чтоб на них обратили внимание, о них заговорили, на них стали показывать пальцами.
Их работы разительно отличались от других на конкурсах детдомовских детских рисунков. Их выступление на конкурсе художественной самодеятельности вызвало скандал и последующее обвинения в клевете. (Ребята разыграли сценку о том, как к ним интернат приезжает комиссия, что она видит и как увиденное оценивает).
Комиссия действительно приехала. С особым тщанием рассмотрела результаты деятельности Александра Менделевича. С особым пристрастием отнеслась к его личности и образу жизни.
Менделич был обвинен в педерастии и растлении малолетних, осужден, сослан, куда следует, где и сгинул. Было в самом деле что, или не было, навсегда и осталось за кадром.
А восемнадцатый от греха подальше расформировали.
Но, раз проснувшихся ребят, особо тех, кто постарше, так и не удалось усыпить обратно. Для большинства родной интернат просто перешел в виртуальную форму существования.
– Ну, не только виртуальное!
– Созваниваемся, сговариваемся по интернету, ну, шифром нашим, а потом-то уже все вживую.
– Ну, или, если фишка выпадет, в мертвую.
– Да, тут уж как выйдет – или мы их, или они нас.
– Да к нам уже особо и не суются. Дотумкали.
Действительно, довольно скоро воспитанники 18-го детдома, бывшие и настоящие, сделались довольно заметной в Москве группировкой. Со своими повадками, своим несколько робин-гудовским почерком и главное – готовностью, если надо, до смерти постоять друг за друга. Они не без боя выгрызли себе район обитания, под их влиянием оказалось сразу несколько мелких рынков, за ними числилось сколько-то удачных (для них) нападений на сбербанки и мелкие магазины.
– Ты не думай, у нас вовсе не все такие. Есть кого в армию, позабирали, есть кто сам в училища военные пошел – у детдомовских в такие места квота. Есть кто ЕГЭ посдавали и в институтах учатся – а чего, Менделич нас знаешь как к учебе приохотил? При нем и двоек-то почти не было.
– Он приемы всякие знал – как чего запоминать, как на экзаменах правильно ответить, даже если толком не знаешь.
– Но у нас, знаешь, даже если нормальный кто, и жизнь у него давно своя – все равно – в интернете SOS увидит – сразу придет. И от ментов отмажет, и спрячет у себя, и из обезьянника выручит.
– А как же ты у своего Виктор Петровича оказалась? – спрашиваю я у Наташи.
– Да дуреха была, – она задумчиво вглядывается в свет ночника, щурится, но так и не отводит глаз. – Он взрослый мужик, солидный. Наши-то все еще пацаны, даже кто школу уже окончил. Мы познакомились… ну в одном таком месте. Там простых людей не бывает. Все такие.. ну, с прошлым. Сама понимаешь. И женщины там… ну бляди, конечно, но красивые, ухоженные. А я кто? Крысеныш детдомовский. Но вот чем-то понравилась я ему, увез к себе – все по согласию, ты не думай. Ночь у нас с ним была – прям как в кино или там в романах. А утром он мне сказал: «Знаешь, женится я не женюсь, сама знаешь, у нас не женятся. Но вот если родишь мне сына, поверь мне – у него будет все! И дом свой, и лошадка, и кроватка, и нянька, и прислуга всякая. И комп навороченный, когда подрастет, и парусник, и самолет, и ездить он сможет куда захочет, и в какой хочет институт поступить – ну все, понимаешь все…» Я говорю – подумаю. А сама думаю – все, понимаешь, все, ну это ж даже в мозгу никак не укладывается. Ладно б еще конкретное что – а тут ВСЁ! Ну, я вытащила имплант, и осталась.
– И на что, спрашивается, позарилась? Можно подумать, мы б, для твоего пацана коня не смогли угнать, или там самолет?
– Да говорю, ж, дуреха! – Наташа досадливо пожимает плечами, посмеивается над собой. – А он теперь меня ищет. Говорит, должна я ему. Он, видите ли, в меня вложился.
– А если найдет?
– А если найдет, то у нас тут у всех стволы есть!
– И не только!
– Да не найдет он вообще!
– Мы ж ее не все время здесь прячем.
– Мы – сегодня здесь, завтра там.
– Все время перемещаемся!
– Да все будет нормально!
– Завтра ты нас здесь уже не увидишь!
На всякий случай, я оставляю Наташе номер своего телефона. Прошу обязательно звонить если что. Мы тепло прощаемся, крепко обнимаемся на прощанье, и я, не без трепета, захожу в лифт. На всякий случай весь подъем нащупываю в кармане кнопку газового баллончика, и чуть не нажимаю на нее случайно, услышав резкую телефонную трель.