– Ну че, че ты жмешьси, – бормочет он, – че ты целку из себя строишь? Целки – они, небось, ночью по дворам, как кошки, не шастают. Целки-то небось в такое время по домам все сидят…
И тут я концом мизинца нащупываю сквозь карман Степкину «тревожную кнопку». Жму, конечно, изо всех сил, хотя сама понимаю, что глупо, что нет никакой надежды. Что даже если кто-то там, где-то, увидит, поймет, и рванет на помощь – все равно уже не успеет.
Тоненько свистит в воздухе острый камушек, пущенный невесть чьей рукою непонятно откуда. Небольшой такой, он лишь слегка, по касательной ударяет по голове насильника, так что тот охает, на миг отпускает меня, ощупывает рукою затылок. В глазах не столько боль, сколько недоумение: чем же это таким меня припечатало?
Но я, ясное дело, не жду, пока он опомнится, резко дергаюсь, отскакиваю на полметра, разворачиваюсь, и бегу, бегу что есть сил.
Вслед мне несется заливистая трель полицейского свистка.
До самого метро я бегу, не решаясь остановиться. Влетаю в ярко освещенный мраморный вестибюль, прикладываю карточку к турникету, и дальше, дальше. Вниз по бесконечному эскалатору, на безлюдную в такой час почти что платформу. И сразу, с разбегу в распахнутые призывно двери вагона, с немедленно сошедшимися у меня за спиною створками. Только теперь я, наконец, перевожу дух.
И понимаю, что рюкзачок мой так и остался там, во дворе. С паспортом, телефоном, планшетом. Хорошо хоть кошелек был в кармане.
Хрен с ним! Зато я живая, и со мной все в порядке. Кажется, с час назад мне разонравилась моя жизнь? Извините, ошиблась.
*
Рюкзак возник рано утром сам собой у нас на крыльце, также неожиданно и таинственно, как прилетевший вчера ниоткуда камешек. И одновременно с ним пришло ко мне, наконец, осознание того, что именно со мной происходит.
Имплант вовсе не выпадал у меня из руки. У него просто кончился срок годности. Я узнала это из бумажки, выпавшей из какого-то шва или совсем уж потайного кармана, когда перетряхивала рюкзак, проверяя все ли на месте. Бумажка была выдана мне миллион лет назад в мед кабинете моей родной школы – закатанная в пластик памятка, где печатным текстом объяснялось, в каких случаях имплант может подвести, и внизу, от руки, было вписано число, когда он подлежал изъятию с последующей заменой.
Вот что я так тщетно пыталась припомнить каждый раз, просыпаясь. Ну да семь лет пролетело, как один день. Тогда, в детстве, мне казалось, что семь лет – все равно, что вечность.
Не то чтоб я испугалась. Но и нельзя однозначно сказать, что обрадовалась.
Примерно так бывает, если из поездки за собачьим кормом на Птичий рынок неожиданно притаскиваешь домой нового щенка. Причем когда еще стоишь там, в собачьем ряду у прилавка, и смотришь, на это трогательное мохнатое чудо с влажными доверчивыми глазами и мокрым носом, и чувство такое, что без него совершенно невозможно уйти, ясно же, что это собака твоей мечты!
А потом ты едешь домой в маршрутке, прижимая его к себе – теплый, пушистый комок, он ерзает и поскуливает, пытаясь устроится на тебе поудобней, – и тут вдруг до тебя доходит! Начинаешь ломать голову, как теперь его разместить, как соотнести свое и без того плотное расписание с необходимостью кормить его шесть раз в день. С тоской представляешь, сколько луж будет теперь на полу, плюс еще погрызенные ботинки и книжки. И понимаешь, как просто, приятно и незатейливо протекала твоя жизнь до сих пор.
Причем это не сожаление, нет. Это, ну, просто процесс принятия на себя ответственности, что ли.
И еще надо бы рассказать обо всем Косте, который неизвестно как это воспримет. И потом уже вместе с ним думать, как нам теперь быть дальше. То есть, оставлять или нет, – так вопрос, конечно, для меня не стоит. Но вот вместе или порознь будем мы теперь ждать наших детей… А здорово было б потом говорить всем, что у нас близнецы!
*
Открыл мне вовсе не Игорь, а приятная девушка в шелковом коротком халатике и тапках на босу ногу.
– Ты Настя? Здорово, что пришла, а то мне уже убегать пора. Голодная? Игорь велел напоить тебя чаем с плюшками. Сказал, что едешь издалека, и наверняка позавтракать не успеешь.
– Плюшки – это здорово, – слегка обалдело сказала я, медленно стягивая через голову свитер. – У тебя с чем?
– С корицей, изюмом, и так, пустые. Тебе каких больше? Я Лика, если что.
– Я – Настя. Очень приятно.
– Я знаю! Игорь мне говорил.
Я вошла в кухню и сразу перестала что-либо вокруг замечать.
Она сидела у стола на высоком стульчике, и сосала баранку. Под носом у нее было чисто, и лихорадочный румянец, так напугавший меня вчера, тоже совсем исчез. Глазки светились, волосики были расчесаны и собраны в аккуратный поросячий хвостик. Нормальный, здоровый ребенок! Узнала меня и заулыбалась. Бросила баранку, потянулась на ручки. Я подхватила ее, прижала к себе, ткнулась в нее носом. Ухх, какой родной запах! Солнышко мое, никому тебя не отдам!